Этот процесс ускорился с конца XVII в.
После религиозных войн во Франции на остров хлынула новая волна французов. На этот раз они не стремились попасть в аристократическую среду: торговые отношения, которые расширялись и углублялись повсюду, втянули значительную часть иммигрантов в плебейские массы, и англосаксонская кровь серьезно от этого пострадала. Появление крупной промышленности еще более усилило этот процесс, притягивая в страну работников негерманских рас, ирландцев, итальянцев, славянизированных немцев и немцев, отмеченных кельтской печатью.
Тогда англичане реально ощутили, как их втягивает в себя сфера романизированных народов. Они без всякого сожаления стали терять то, что когда-то сближало их со скандинавами, фламандцами и голландцами. Начиная с этого времени они стали лучше понимать Францию. Они почувствовали тягу к классическим наукам, искусству, музыке, литературе и добились в этой области такой славы, о которой не могли и мечтать их предки, хотя и сюда они вносили грубый варварский вкус.
Тем временем иммиграция с континента продолжалась и усиливалась. Отмена Нантского эдикта заставила многих жителей южных провинций Франции присоединиться к своим сбежавшим предшественникам 15). Не меньший эффект произвела Французская революция; не считая недавнего притока ирландцев в Англию, непрерывно поступали все новые этнические элементы, и инстинкты, противоположные германскому духу, накапливались в обществе, когда-то таком едином, логично организованном и крепком, хотя и малообразованном.
Перемены были ощутимы и проявлялись в самых разных аспектах. Английская законодательная система утратила свою солидарность, приближалось время реформаторов. Аристократия открыто столкнулась с противниками: неизвестная прежде демократия выдвинула требования, которые выросли не на англосаксонской почве. Растущая популярность новшеств, появление новых идей, организация новых сил — все свидетельствует о том, что причины такой трансформации следует искать на континенте и что Англия вступает в романский мир.
Примечания
1) Шаффарик считает, что гунны, описанные в «Эдце», были славя
нами, что является явной натяжкой
2) В этом направлении славяне двигались под давлением аваров, по
лумонгольского-полуарийского племени.
3) Людбранд де Тичино, епископ Кремонский, умерший в 979 г., говорил, что народ, который греки называют «русские», на Западе зовется «норманнами». В V в. русские — под этим именем надо понимать основную часть населения — говорили на скандинавском языке. Территория, где был распространен этот язык, охватывала окрестности Ладожского озера, озера Ильмень и верховье Днепра. Обычно русские норманны называли себя «варягами». Это имя носили также асы, готы и саксоны, т. е. оно чисто арийского происхождения. Греки знали в Дрангиане сарматский народ, который называл себя «зариян-га» или в зендской форме «зараянг». Плиний переделал его в «эвер-гетов». Это название, «заранги», «эвергеты» или «варяги», пришло и во Францию, оставив следы в географических названиях. Это доказывает, что северные арийцы, несмотря на расстояния, сохраняли родство со своей ветвью.
4) Континентальные саксоны так быстро смешались с кельтскими или
славянскими племенами, окружавшими их, что по традиции они счита
ются автохтонным населением Гарца, хотя их предки жили на Херсоне-
се еще в V в., а сами они захватили Тюрингию только в VI в Создает
ся впечатление, будто они вдруг родились посреди гор и лесов Гарца.
Здесь слышится отголосок скандинавских мифов в сочетании с местны
ми легендами.
5) Язык рунических текстов значительно отличается, как и готский
язык Улфилы, от ньшешних скандинавских языков, в которых много фин
ских элементов.
6) Тацит, резко осуждающий галлов за то, что они с такой легкостью приняли разрушительное римское влияние, также нелестно отзывается об островных бриттах, которые копировали у себя римскую административную систему.
7) Аллектий вел себя как настоящий император. Он заселил остров
большим числом франков и саксов.
8) Марк был избран императором с целью защиты страны от сак
сонского вторжения в 407 г.
9) Проспер Аквитанский считает 441 г. датой окончательной побе
ды англосаксов. Это завоевание отличается от покорения Галлии
франками в двух моментах: во-первых, саксы не получили импера
торской инвеституры и не могли ее получить, потому что Великобритания являлась независимой страной; во-вторых, вследствие вышесказанного, их предводители не имели намерения требовать звания патрициев и консулов, поскольку не желали играть роль римских чиновников.
10) Например, бритты в боях против саксов использовали римскую так
тику.
11) Титул «братвалда» предполагал пусть и номинальную, но все-таки власть
над независимыми бритпжими племенами острова; некоторые из этих племен в
X в. имели знать германского происхождения: например, корнуэльцы.
12) Еще Вильгельм-Завоеватель носил титул «басилеус». Видимо, он был
последним английским сувереном, который пользовался этим титулом.
13) Название «англосаксы», применяемое к завоевателям Англии, Не
означает, что все они относились к одной нации: среди них были
варяги, ютунги, тюрингские саксы.
14) С бриттскими городами Англии случилось то, что произошло с
кельтскими поселениями в Германии. Они не имели достаточно богатств
и сил, чтобы сопротивляться враждебному окружению. Римские инсти
туты постепенно германизировались, а тяга к сельской жизни и посто
янные набеги приводили к размыванию городской буржуазии.
15) В разные времена в Англии нашли убежище более ста тысяч протестантов.
ГЛАВА VI
Последняя эпоха германо-романского общества
Вернемся в империю Карла Великого, потому что именно в ее лоне должна была зародиться современная цивилизация. Нероманизированные германцы Скандинавии, северной части Германии и Британских островов утратили «наивную» сторону своей сущности, и теперь в их могуществе уже нет прежней гибкости. Они слишком бедны идеями, чтобы добиться больших и разнообразных результатов. Славянские страны по тем же причинам отличаются таким убожеством мысли, что даже когда некоторые из них вступают в тесные связи с восточным романским или греческим миром, этот брак не приносит плодов. Впрочем, здесь я ошибся: этот брак дает еще более плачевные результаты, чем византийский компромисс.
Итак, перенесемся в провинции восточной империи, чтобы присутствовать при появлении нынешнего социального устройства. Здесь уже не так отчетливо проявляется сочетание варварства и романского духа: эти два элемента будущего мира начинают проникать друг в друга, и будто для того, чтобы ускорить этот процесс, произошло как бы разделение функций на всем пространстве империи. Повсюду видны ростки слияния, которое не имеет четко определенных национальных границ и искажает суть компонентов, бурлящих в этом котле.
Но это зрелище вовсе не новое для читателя этой книги. Поглощение сильных рас в древних обществах происходило в такие удаленные от нас времена и в таких далеких землях, что нам трудно проследить все его этапы. Иногда мы можем рассмотреть не только окончательные катастрофы, но и кое-какие исторические подробности. История, часто искаженная несовершенной хронологией и мифическими формами, затемненная толкователями, такими же чужими для того или иного народа, как и мы с вами, доносит до нас не факты, а скорее их образы. Более того, эти образы доходят до нас отраженные во множестве зеркал, ракурс которых подчас очень трудно определить.
Зато совсем иная картина предстает перед нами, как только речь заходит о близкой нам цивилизации! С нами разговаривают наши отцы и рассказывают о далеких событиях так, как бы мы сами рассказывали об этом. Читая их рассказы, мы живо представляем сцену, на которой разворачивались события. Нам нетрудно понять то, о чем они говорят, и представить то, о чем они умалчивают, потому что мы сами — плод их деяний, и если мы испытываем затруднения, что касается полного и точного представления о совокупности их дел, если нам не удается проследить все события, почувствовать их логику и вывести следствия, виной тому не скудность сведений, а напротив, угнетающее обилие подробностей. Наш глаз с большим трудом различает и разделяет их, проникает в их суть, поскольку они слишком многочисленны и размыты, и наша главная ошибка заключается в том, что мы пытаемся их классифицировать.