Он неплохо выразился, сказав «если бы мог найти», ибо легко бывает найти только таких людей, которые подходят для поверхностных дружеских связей. Но в той дружбе, какую я имею в виду, затронуты самые сокровенные глубины нашей души; в дружбе, поглощающей нас без остатка, нужно, конечно, чтобы все душевные побуждения человека были чистыми и безупречными.
Когда дело идет об отношениях, которые устанавливаются для какой-либо определенной цели, нужно заботиться лишь об устранении изъянов, имеющих прямое отношение к этой цели. Мне совершенно безразлично, каких религиозных взглядов придерживается мой врач или адвокат. Это обстоятельство не имеет никакой связи с теми дружескими услугами, которые они обязаны мне оказывать. То же и в отношении услужающих мне. Я очень мало забочусь о чистоте нравов моего лакея; я требую от него лишь усердия. Я не так боюсь конюха-картежника, как конюха-дурака. По мне не беда, что мой повар сквернослов, знал бы он свое дело. Впрочем, я не собираюсь указывать другим, как нужно им поступать – для этого найдется много охотников, – я говорю только о том, как поступаю я сам.
За столом я предпочитаю занимательного собеседника благонравному; в постели красоту – доброте; для серьезных бесед – людей основательных, но свободных от педантизма. И то же во всем остальном.
Некий отец, застигнутый скачущим верхом на палочке, когда он играл со своими детьми, попросил человека, заставшего его за этим занятием, воздержаться от суждения об этом до тех пор, пока он сам не станет отцом: когда в его душе пробудится отцовское чувство, он сможет более здраво и справедливо судить о его поведении. Точно так же и я; и мне хотелось бы говорить о дружбе лишь с теми, которым довелось самим испытать то, о чем я рассказываю. Но зная, что это – вещь необычная и редко в жизни встречающаяся, я не очень надеюсь найти судью, сведущего в этих делах. Ибо даже те рассуждения о дружбе, которые оставила нам древность, кажутся мне слишком бледными по сравнению с чувствами, которые я в себе ощущаю. Действительность здесь превосходит все наставления философии:
Древний поэт Менандр говорил: счастлив тот, кому довелось встретить хотя бы тень настоящего друга. Он, конечно, имел основания это сказать, в особенности если сам испытал нечто подобное. И в самом деле, когда я сравниваю всю последующую часть моей жизни, которую я, благодарение Богу, прожил тихо, благополучно, и, – если не говорить о потере такого друга, – без больших печалей, в нерушимой ясности духа, довольствуясь тем, что мне было отпущено, не гоняясь за большим, – так вот, говорю я, когда я сравниваю всю остальную часть моей жизни с теми четырьмя годами, которые мне было дано провести в отрадной для меня близости и сладостном общении с этим человеком, – мне хочется сказать, что все это время – дым, темная и унылая ночь. С того самого дня, как я потерял его,
я томительно прозябаю; и даже удовольствия, которые мне случается испытывать, вместо того чтобы принести утешение, только усугубляют скорбь от утраты. Все, что было у нас, мы делили с ним поровну, и мне кажется, что я отнимаю его долю;
Я настолько привык быть всегда и во всем его вторым «я», что мне представляется, будто теперь я лишь полчеловека.
И, что бы я ни делал, о чем ни думал, я неизменно повторяю мысленно эти стихи, – как и он делал бы, думая обо мне; ибо насколько он был выше меня в смысле всяких достоинств и добродетели, настолько же превосходил он меня и в исполнении долга дружбы.
Но послушаем этого шестнадцатилетнего юношу.
Так как я узнал, что это произведение уже напечатано и притом в злонамеренных целях людьми, стремящимися расшатать и изменить наш государственный строй, не заботясь о том, смогут ли они улучшить его, – и напечатано вдобавок вместе со всякими изделиями в их вкусе, – я решил не помещать его на этих страницах. И чтобы память его автора не пострадала в глазах тех, кто не имел возможности познакомиться ближе с его взглядами и поступками, я их предупреждаю, что рассуждение об этом предмете было написано им в ранней юности, в качестве упражнения на ходячую и избитую тему, тысячу раз обрабатывавшуюся в разных книгах. Я нисколько не сомневаюсь, что он придерживался тех взглядов, которые излагал в своем сочинении, так как он был слишком совестлив, чтобы лгать, хотя бы в шутку. Больше того, я знаю, что если бы ему дано было выбрать место своего рождения, он предпочел бы Сарлаку Венецию, – и с полным основанием. Но вместе с тем в его душе было глубоко запечатлено другое правило – свято повиноваться законам страны, в которой он родился. Никогда еще не было лучшего гражданина, больше заботившегося о спокойствии своей родины и более враждебного смутам и новшествам своего времени. Он скорее отдал бы свои способности на то, чтобы погасить этот пожар, чем на то, чтобы содействовать его разжиганию. Дух его был создан по образцу иных веков, чем наш.
110
Который я всегда буду считать горестным и всегда чтить – такова, о боги, была ваша воля (
111
Не должно мне впредь ничем наслаждаться, когда не стало участника этих радостей (
112
Поскольку необорная сила отняла половину моей души, стоит ли задерживаться здесь второй ее половине, не столь драгоценной и уже не цельной? Этот день погубил обоих (
113
Может ли быть мера или стыд в тоске по столь дорогой тени? (
114
О, брат, отнятый у меня, несчастного, вместе с тобой погибли все мои радости, которые питала твоя любовь, пока ты жил. Брат, ты, умирая, разрушил все мое счастье, с тобой погребена моя душа, после твоей смерти я забыл об искусстве и о всех усладах души… Взываю, но неужто никогда не услышу твоих слов, никогда не увижу тебя, брат, который мне был жизни дороже? Но любить тебя буду вечно? (