Примером этому может служить воскресение Иисуса Христа. Некоторые теологи считают, что это было исключительно «духовное» воскресение, т. е. ученики чувствовали, что каким-то образом Его дух по-прежнему оставался с ними, и Его присутствие казалось им настолько реальным, как если бы Он в действительности был с ними, хотя Его тело так и не возвратилось к жизни, а просто разложилось в могиле 4. Другие, тем не менее, утверждают, что воскресение, в самом полном смысле этого слова, имеет больше исторических доказательств, чем любое другое событие истории 5.
Ясно, что эти два противоположных заключения не могут одновременно являться результатом простой объективной оценки. Более того, недостаточно утверждать, что заключение одних истинно, а других — ложно. Сомнительность какого-либо взгляда еще не является доказательством его несостоятельности. Исключительно важно помнить, что есть много верующих людей, которые, будучи честными перед Богом, перед самими собой и добросовестными в следовании подлинному научному методу, делают выводы прямо противоположные тем заключениям, к которым приходит Дж. Э. Т. Робинсон, автор книги «Honest to God». Самым существенным является то, из чего мы исходим, приступая к рассмотрению имеющихся фактов.
Выбор исходной точки
Пример с воскресением Христа затрагивает много важных проблем, и поэтому может быть полезным для дальнейшего рассмотрения данного вопроса. Если мы начнем с предположения, что сверхъестественное, как таковое, не существует и что Бог никоим образом не вторгается в наш мир, так как это вопреки законам природы, но что Он всегда действует исключительно в согласии с этими законами, тогда следует, что Христос в буквальном смысле не воскрес из мертвых. И какими бы убедительными ни были факты, мы вынуждены дать им какое-то иное объяснение. Следует заметить, что те, кто в данной дискуссии исходят из такой предпосылки, исключают саму возможность доказательства. Если принять такую исходную предпосылку, то последовательность доводов будет безукоризненной или, по крайней мере, может быть таковой.
С другой стороны, если мы начинаем не с предположения, что сверхъестественное событие имело место, но допускаем, что возможность этого не исключена, тогда доказательства, свидетельствующие о том, что это событие на самом деле имело место, будут чрезвычайно убедительными. В данном случае последовательность доводов тоже безукоризненна (или может быть таковой).
Это же самое было ясно выражено теологом Лангмедом Кассерлеем, который резко критиковал некоторые направления в современном богословии: «Если… узкая и парализующая мышление философия закрыла наши умы для принятия возможности воскресения, то мы не сможем принять доказательства, даже если бы они были в тысячу раз более убедительны и последовательны, чем это есть на самом деле. Возможно, никакая другая область в историческом и литературном критицизме и исследовании не показывает так наглядно приоритет философии над историей, скрытого предположения над здравой мыслью и заключением, чем эта» 6
Лангмед Кассерлей не просто слепо, на веру принимает традиционный взгляд. В действительности он ясно видит, что новозаветные повествования о воскресении «в определенной степени неточны и противоречат самим себе» 7. Но его беспокоит то, что некоторые христианские исследователи «пытаются объяснить раннюю, широко распространенную веру в подлинность воскресения, выдумывая причины, абсолютно противоречащие всему тому, что содержится в дошедших до нас документах… Все свидетельства недвусмысленно говорят, что воскресение действительно было и что оно послужило основой апостольской веры (оно осуществило то, чего абсолютно не удалось достичь непосредственным общением с Христом как с человеком), а не апостольская вера выдумала воскресение… Зачем же тогда ученый-историк и библейский критик находят для себя убежище в таких измышлениях? Ответ ясен. Потому что они подходят к решению проблемы — является ли воскресение подлинно историческим событием — с умами, уже закрытыми убежденностью в том, что воскресение никак не могло иметь место» 8.