Однако он заговорил, и довольно скоро: мало кто был способен выдержать пытку под названием «фаланга». При первых ударах по голым ступням он стиснул зубы, призывая на помощь все свое мужество и преданность друзьям, но жестокая боль проникала ему в мозг, парализуя его волю.
Он кричал, вопил и проклинал, а потом безутешно заплакал. Боль, мучившая каждую клеточку его тела, каждый миллиметр кожи, тем не менее позволяла ему думать. Он понимал, что уже все выдал, что предал друзей, и это сознание было еще мучительнее пытки.
Его палач бил спокойно и точно, словно ничего не слышал. Казалось, он методично выполняет нужную работу — он еще несколько минут продолжал избиение после того, как Мишель прокричал, что все скажет… все. Создавалось такое впечатление, будто палач наказывает его за то, что молодой человек не избавил его от этой, пусть краткой, работы.
Он провел платком по лбу и по волосатой груди, а потом сказал что-то в переговорное устройство, висевшее на стене. Вскоре в помещение вошел чиновник в штатском, чтобы отвести Мишеля в смежную комнату. Палач остался на пороге пыточной. Почти тут же двое полицейских привели второго юношу, с лицом, покрытым синяками, — рот его был полон крови, в глазах стоял ужас.
Мишель сделал было движение, пытаясь подняться, но, едва коснувшись ногами пола, упал, закричав от боли. Двое полицейских привязали молодого человека к пыточной скамье, сняли с него ботинки и носки, а потом приподняли Мишеля и вывели его из комнаты.
Дверь снова закрылась за его спиной с сухим стуком. Его практически оттащили на руках в другую комнату, впереди шел офицер по имени Караманлис. Прежде чем войти, молодой человек обернулся и услышал протяжный рев, почти звериный, хоть и приглушенный толщей двери. Он опустил глаза и, пошатываясь и спотыкаясь, последовал за офицером. Его бросили на железный стул.
— Итак, — сказал офицер, — кого вы перевозили на своей машине? Кто пользовался теми предметами, что мы у вас нашли?
— Одну мою подругу, ее ранили в Политехническом сегодня ночью. Мы пытались ее вылечить.
Чиновник покачал головой:
— Ах, какая неосторожность. Вы должны были сразу же отвезти ее в больницу. Или, может быть, вам было что скрывать?
— Нам нечего скрывать. Мы хотели только избавить ее от того, что вы сделали со мной и с тем другим юношей.
— Они преступники и не заслуживают никакого сочувствия. Они губят нашу страну. Вам, иностранцу, не следовало вмешиваться в чужие дела. А теперь расскажите мне, что знаете, а мы сделаем вид, будто никогда с вами не встречались. Никто не узнает о произошедшем сегодня ночью. Мы не будем составлять протокола. Как имя этой девушки?
— Ее зовут… Элени Калудис.
— Вы сказали «Калудис»? Хорошо. А теперь скажите мне, где она сейчас. Смелее, даю вам слово офицера — ей ничего не сделают. Напротив, мы вылечим ее. Вот увидите. Ей придется ответить на несколько вопросов, само собой, но поверьте, мы не причиняем боли женщинам. Я — человек чести.
Мишель все рассказал ему, и лицо офицера засияло от удовольствия.
— Наконец-то, наконец-то: голос по радио… Проклятый голос по радио… Молодец, мальчик, молодец, вы не представляете, какую услугу нам оказали. Вы помогали опасной преступнице, угрожавшей безопасности государства. Конечно, вы иностранец, вы не понимали, что делаете…
Мишель вытаращил глаза:
— Что вы говорите, что вы такое говорите? Проклятие! Что за история с радио? Какая преступница? Я ни одному слову не верю из того, что вы сказали. Ублюдок! Ублюдок!
Караманлис усмехнулся:
— Бросьте его в камеру, — сказал он своим подчиненным. — Пока он нам больше не нужен.
Он вышел, и звук его шагов по ступеням лестницы постепенно затих. Мишеля вытащили в коридор. С другой стороны, на пороге комнаты, человек с волосатой грудью курил сигарету, прислонившись к косяку. Изнутри не проникал ни один звук, даже стоны.
— Я сделал что мог, — сказал врач. — Влил ей физраствор, чтобы поднять давление, остановил кровотечение, но этой девушке нужно переливание крови, а ваш друг так и не появился. Несомненно, с ним что-то приключилось.
Клаудио заламывал руки:
— Я не понимаю, не понимаю…
Норман встал.
— Клаудио, наше положение с минуты на минуту может стать критическим. Если бы возникли какие-то кратковременные препятствия, Мишель позвонил бы, он нашел бы способ нас предупредить. Наверняка с ним случилось что-то серьезное. Почему бы тебе не позвонить родителям Элени?.. Ты берешь на себя огромную ответственность.