Вандербильт откинулся в кресле, переваривая услышанное.
— Вы видите параллели с текущей ситуацией?
— Не просто параллели, — я вернулся к столу, достал подготовленную папку с аналитическими материалами. — Идентичные признаки, но в гораздо более угрожающих масштабах.
Я разложил перед ним графики и таблицы, которые готовил всю прошлую неделю.
— Посмотрите на эти цифры.
Вандербильт внимательно изучал документы, его лицо постепенно серьезнело.
— Но ведь маржинальная торговля — это нормальная практика, — возразил он. — Банки не стали бы кредитовать, если бы видели реальный риск.
— Банки зарабатывают на маржинальных кредитах около десяти процентов годовых, — объяснил я. — Это слишком соблазнительная прибыль, чтобы думать о рисках. К тому же, они убеждены, что рост продолжится бесконечно.
Я перевернул страницу, показав следующий график.
— А вот еще более тревожный показатель. Анализ операций двадцати крупнейших семейных трастов. Все сократили долю акций в портфеле на двадцать-сорок процентов.
— Они выходят из рынка? — голос Вандербильта стал тише.
— Постепенно и незаметно, чтобы не создать панику. Небольшими партиями, через разных брокеров, под видом реинвестирования в недвижимость и международные активы. Я вам советовал вам делать это, вы выполнили мои рекомендации частично. Я считаю, что надо ускорить выход.
Вандербильт поднялся, прошелся по кабинету, глядя на портреты финансовых магнатов прошлого на стенах.
— И что вы предлагаете?
— Немедленное увеличение доли наличных средств в вашем портфеле до шестидесяти процентов. Продажа всех спекулятивных позиций и акций компаний с высоким долговым бременем. Перевод части активов в золото и консервативные облигации.
— Шестьдесят процентов наличными? — он обернулся ко мне с недоверием. — Уильям, это означает отказ от потенциальной прибыли в десятки миллионов долларов, если рынок продолжит расти.
— И сохранение капитала, если рынок обрушится, — спокойно ответил я.
Наступила долгая пауза. Вандербильт вернулся к креслу, еще раз просмотрел аналитические материалы.
— Когда, по вашему мнению, может произойти коррекция?
— В ближайшие недели. Максимум месяц.
— Настолько скоро? — он поднял брови. — На чем основана такая уверенность?
Я не мог рассказать ему правду о своем знании будущего. Пришлось импровизировать.
— На математике, мистер Вандербильт. Пирамида маржинальных кредитов достигла критической массы. Малейшее снижение цен вызовет волну принудительных продаж, которая обрушит весь рынок. Это вопрос не «если», а «когда».
Вандербильт долго молчал, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.
— Хорошо, — наконец произнес он. — Я доверяю вашему анализу. Увеличьте долю наличных до пятидесяти процентов. Но не до шестидесяти, это слишком радикально для моих консервативных взглядов.
— Мистер Вандербильт, я настоятельно рекомендую…
— Пятьдесят процентов, — он поднял руку, прерывая меня. — Это мое окончательное решение.
Я кивнул, делая пометку в его деле. Пятьдесят процентов это лучше, чем ничего. По крайней мере, половина его капитала останется в безопасности. Впрочем, большая часть его ценных бумаг и так вложена в консервативные направления.
В половине одиннадцатого я созвонился с Дэвидом Роквудом. В отличие от аристократичного Вандербильта, нефтяной магнат даже через провода излучал энергию. Никаких церемоний.
— Стерлинг, какие новости? Надеюсь, хорошие. Наши нефтяные активы показывают рекордную прибыль.
— К сожалению, мистер Роквуд, новости тревожные.
Я повторил свою презентацию, рассказал те же цифры. Роквуд слушал молча, иногда задавая конкретные вопросы о цифрах.
— Понятно, — сказал он, когда я закончил. — Мы уже это обсуждали с вами. Другие аналитики частично подтверждают ваши прогнозы. Правда, не так пессимистично. Кстати, каков ваш прогноз для нефтяной отрасли?
— Нефть пострадает меньше других секторов, — честно ответил я. — Это базовая потребность экономики. Но и нефтяные компании не избегут общего падения. Просто упадут на тридцать-сорок процентов вместо семидесяти-восьмидесяти.
— Тридцать-сорок процентов, — он усмехнулся. — Для меня это карманные деньги. Но потерять семьдесят-восемьдесят… Это уже серьезно.
Роквуд помолчал, затем спросил: