— Продаю Steel по сто долларов! — кричал брокер.
— Девяносто пять! — перебивал другой.
— Восемьдесят! Только заберите эти чертовы бумаги!
Покупателей не было. Все продавали, никто не покупал.
Вдруг в толпе брокеров я заметил знакомую фигуру. Ричард Уитни, вице-президент биржи, пробирался к посту U. S. Steel с решительным видом. В руках он держал крупный заказ на покупку.
— Покупаю десять тысяч акций Steel по двести пять долларов! — громко объявил он.
Торговый зал замер на мгновение. Двести пять долларов — это цена выше вчерашнего закрытия, когда Steel торговалась по двести.
— Вы серьезно? — спросил ошеломленный брокер.
— Абсолютно серьезно. Morgan Bank начинает поддержку рынка.
Психологический эффект был мгновенным. Цена Steel подскочила до двести пяти долларов. Брокеры начали покупать другие акции, надеясь на продолжение поддержки.
Но я знал, что это последняя попытка спасти ситуацию. Morgan Bank действовал по старому сценарию 1907 года, не понимая масштабов нынешней катастрофы.
Передышка длилась ровно пятнадцать минут.
Затем европейские продажи обрушились на рынок новой волной. Лондонские банки выбросили еще сорок миллионов долларов американских акций. Deutsche Bank отозвал кредитные линии на двадцать миллионов.
Steel снова рухнула, на этот раз до ста семидесяти долларов. Попытка Morgan Bank стабилизировать рынок провалилась.
К часу дня картина стала апокалиптической. Доу-Джонс потерял уже семьдесят пунктов, почти четверть стоимости. Объем торгов превысил двенадцать миллионов акций — абсолютный рекорд, который продержится почти сорок лет.
Тикеры не справлялись с потоком информации. Котировки отставали от реальных торгов на полчаса. Брокеры продавали акции, не зная их текущей цены.
Телефонные линии были перегружены. Клиенты со всей страны звонили, требуя объяснений. Операторы плакали в трубки, не в силах объяснить происходящее.
— Биржа рухнула! — кричал кто-то в толпе. — Америка разорена!
Я видел, как несколько брокеров направлялись к выходу с отсутствующими взглядами. Некоторые больше не вернутся. Сегодняшний день станет последним в их жизни.
Внезапно О’Мэлли схватил меня за рукав:
— Босс, нам нужно уходить. Толпа на улице становится агрессивной. Полиция может не справиться.
Я оглянулся на торговый зал в последний раз. Белые сугробы тикерных лент по колено, плачущие брокеры, рухнувшие цифры на досках — картина конца целой эпохи.
Мы протолкались к выходу через толпу разоренных людей. На Уолл-стрит нас встретили сотни отчаявшихся лиц. Кто-то размахивал обесцененными сертификатами акций. Кто-то требовал от полиции «арестовать всех банкиров». Молодая женщина упала в обморок прямо на тротуаре.
— В машину, быстро! — скомандовал О’Мэлли.
Мы добрались до «форда», припаркованного в двух кварталах от биржи. По дороге в офис я наблюдал за городом, охваченным паникой.
У банков выстраивались огромные очереди. Вкладчики требовали выдать их деньги наличными. Некоторые банки уже вывесили таблички «Временно закрыто».
Газетчики выкрикивали заголовки экстренных выпусков: «Биржа рухнула! Потери на миллиарды долларов!» Люди хватали газеты, жадно читая подробности катастрофы.
В офисе меня ждала мисс Говард с красными от слез глазами и стопкой телефонных сообщений.
— Мистер Стерлинг, — она едва сдерживала рыдания, — звонили тридцать семь клиентов. Большинство… большинство полностью разорены.
Я взял список сообщений. Мистер Хендерсон из Chicago Steel потерял девяносто процентов капитала. Синдикат фермеров из Айовы лишился четырех миллионов долларов. Молодая вдова из Филадельфии осталась без пенсионных накоплений.
Но были и другие новости. Вандербильт, Роквуд, семья Кромвелей, все те, кто прислушался к моим предупреждениям, потеряли не больше десяти-пятнадцати процентов. Их капиталы были в основном в наличности и золоте.
К четырем часам дня, когда закрылись торги, статистика впечатляла даже меня. Доу-Джонс потерял восемьдесят девять пунктов, падение на тридцать процентов за один день. Объем торгов составил шестнадцать миллионов четыреста тысяч акций, рекорд, который продержится до 1968 года.
Radio Corporation закрылась по двадцать шесть долларов вместо утренних семидесяти восьми. General Electric — по девяносто один доллар вместо двухсот семи. U. S. Steel — по ста пятидесяти вместо двухсот.
За один день американская экономика потеряла четырнадцать миллиардов долларов рыночной стоимости. Больше, чем для США стоила вся Первая мировая война.