Она продолжила свою речь в том же духе, затем упомянула о нашей личной ответственности и перешла к части о сексе.
– Если кто-либо в этом учреждении оказывает на вас сексуальное давление, если кто-либо угрожает вам или причиняет вам вред, обращайтесь прямо ко мне. Я прихожу сюда в обед по четвергам, так что вы можете свободно подойти ко мне и поговорить обо всем, что с вами происходит. Здесь, в Данбери, действует политика нулевой терпимости по отношению к сексуальным проступкам.
Она говорила о надзирателях, а не о воинствующих лесбиянках. Очевидно, в тюремных стенах секс и власть были неотделимы друг от друга. Многие мои друзья высказывали мнение, что в тюрьме большую опасность для меня будут представлять охранники, а не заключенные. Я посмотрела на других узниц. Некоторые показались мне испуганными, другим же как будто было все равно.
В тюремных стенах секс и власть были неотделимы друг от друга.
Начальница тюрьмы Дебу закончила свое выступление и ушла. Одна из заключенных неуверенно сказала:
– Вроде она ничего.
Грустная нарушительница УДО, которая и раньше сидела в Данбери, в ответ фыркнула:
– Ага, как же! Мисс Совершенство. Больше в жизни ее не увидишь – разве что на пятнадцать минут раз в две недели заглянет. Говорит она красиво, но толку от нее никакого. Она этим местом не управляет. Политика нулевой терпимости, говорите? Запомните, дамочки… вам здесь на слово никто не поверит.
Первый месяц новички в федеральных тюрьмах пребывают в своеобразном чистилище, пока с них не снимут статус вновь прибывших. Пока ты считаешься вновь прибывшей, тебе не позволяется ничего: ни работать, ни посещать занятия, ни обедать раньше других, ни перечить, когда тебе вдруг велят среди ночи разгребать снег. Официально это объясняется тем, что в тюрьме ждут результатов твоих медицинских анализов, которые должны прийти из какого-то загадочного места, прежде чем начнется настоящая тюремная жизнь. Все, что предполагает хоть какой-то объем бумажной работы, в тюрьме происходит медленно (за исключением ссылок в одиночные камеры); у заключенных нет никакой возможности добиться от сотрудника тюрьмы быстрого решения какого-либо вопроса. И вообще чего-либо.
В тюрьме безумное количество официальных и неофициальных правил, расписаний и ритуалов. Их нужно изучить как можно быстрее, иначе печальные последствия не заставят себя ждать. Тебя могут счесть идиоткой и могут выставить идиоткой. Ты можешь ненароком разозлить другую заключенную, ненароком разозлить надзирателя, ненароком разозлить своего куратора. Тебя могут заставить чистить туалеты, есть последней по очереди, когда ничего съедобного уже не осталось, тебе могут впаять выговор с занесением в личное дело или же тебя могут сослать в штрафной изолятор (он же «одиночка», или «дыра», или «карцер»). Стоит задать вопрос о чем-то, что не регулируется официальными правилами, как в ответ раздается: «Милочка, ты разве не знаешь, что в тюрьме вопросов не задают?» Все остальное – неофициальные правила – узнаешь посредством наблюдений, умозаключений и очень осторожных расспросов людей, которым, как тебе кажется, можно доверять.
Будучи вновь прибывшей в том феврале – а год был високосный, – я чувствовала странное смешение смущения и скуки. Я бродила по зданию тюрьмы, заточенная в четырех стенах не только федералами, но и погодой. У меня не было ни работы, ни денег, ни личных вещей, ни телефонных привилегий – я едва ли вообще могла считаться человеком. Слава богу, другие заключенные поделились со мной книгами, бумагой и марками. Я с нетерпением ждала выходных и возможности увидеться с Ларри и мамой.
В пятницу пошел снег. Встревоженная Аннет разбудила меня, потянув за ногу.
– Пайпер, вновь прибывших зовут на расчистку снега! Вставай!
Я недоуменно села на койке. Было еще темно. Где я вообще находилась?
– КЕРМАН! КЕРМАН! КЕРМАН, НЕМЕДЛЕННО ЯВИТЬСЯ В КАБИНЕТ НАДЗИРАТЕЛЯ! – раздалось из динамика.
Аннет округлила глаза:
– Иди скорее! Одевайся!
Сунув ноги в новые ботинки со стальным носком, я поспешила в кабинет надзирателя. Растрепанная, я не успела даже почистить зубы. Дежурила мужеподобная блондинка, которая посмотрела на меня так, словно каждый день ест таких, как я, на завтрак после занятий триатлоном.