Значительно больше известно о Гае Лелии и Сципионе Эмилиане, которых по давно установившейся традиции обычно упоминают вместе, хотя у каждого из них была, казалось бы, своя стезя: Сципион знаменит прежде всего как продолжатель военной линии предков, Лелий же больше известен как эллинофил-просветитель и меценат. Тем не менее в известном в их время эллинофильском кружке, куда в числе других входили историк Полибий, философ-стоик Панэтий, драматург Теренций, Сципион Эмилиан значил не меньше, чем его друг Лелий, а Лелий участвовал почти во всех, если не во всех, военных походах Сципиона. Люди для своего времени прогрессивные, Гай Лелий и Сципион Эмилиан были горячими пропагандистами греческой культуры, но в то же время чтили староримские идеалы и их главного выразителя — Катона. Они, как и Гракхи, понимали необходимость аграрной реформы, но на решительные действия не отважились, зная, какое могучее сопротивление нобилитета их ждет. К тому же они сами были его частью и твердо стояли за нерушимость власти олигархии. Плутарх сообщает («Тиберий Гракх», VIII), что Лелий даже составил проект аграрного закона, но боясь беспорядков, не решился его предложить, за что и получил прозвище «Sapiens» (Мудрый, или Рассудительный).
Политическая деятельность Сципиона Эмилиана начинается с должности квестора в 151 г. Через четыре года, в 147 г., он был консулом. Наибольшая его ораторская активность приходится на время цензуры в 142 г., когда он произнес много речей, отличительной особенностью которых была их краткость, за что Марк Аврелий в письме к Фронтону называет их oratiunculas (II, 13). В этих речах Сципион ратует за чистоту и строгость нравов (Геллий, IV, 20), осуждает роскошь и распущенность (речь против Сульпиция Галла — Геллий, 12), резкостью и силой суждений напоминая Катона Старшего. Его постоянным противником был Тиберий Клавдий Азелл, против которого он произнес пять речей (Геллий, III, 4; VI, И; II, 20; «Об ораторе», II, 258, 268).
Чувствительный ущерб нанес Сципион репутации двух других своих противников — Луция Аврелия Котты (Цицерон, «Речь за Мурену», 58; Валерий Максим, VI, 5, 4) и Сервия Сульпиция Гальбы (там же, VI, 4, 2). Несмотря на всю свою относительную прогрессивность и завоеванный на полях сражений авторитет у плебса, которым он дорожил, Сципион Эмилиан был противником демократических нововведений Тиберия Гракха. Так, в 129 г. он выступил против его судебного закона (Макробий, III, 14, 6; Аппиан, «Гражданские войны», I, 19) и, по преданию (Плутарх, «Тиберий Гракх», XXI), узнав в Нуманции о смерти своего деверя (а он был женат на сестре Тиберия Семпронии), произнес стих из «Одиссеи»: «так да погибнет любой, кто свершит подобное дело» (I, 46–47, пер. М. Е. Грабарь-Пассек).
Сципион умер при странных обстоятельствах, вызывающих различные догадки: в разгар борьбы вокруг судебного закона Гракха он однажды был найден мертвым у себя дома. Существовала версия, что это дело рук семьи Гракхов (Аппиан, «Гражданские войны», I, 20; Веллей Патеркул, II, 4). Гай Лелий написал для племянника Африкана — Квинта Фабия Максима Туберона погребальную речь (laudatio funebris) — похвальное слово Сципиону («Об ораторе», II, 341). Речь не сохранилась, но фрагмент из ее заключительной части был найден в Ватиканской библиотеке в схолиях к речи Цицерона «За Милона» (фр. 22). Она широко известна в истории красноречия как образец надгробного слова, имеющего агитационно-политическую цель — возбуждение ненависти к Гракхам. Цицерон упоминает ее в своей речи «За Мурену» (75).
Традиция связывает имя Лелия с именем Сципиона Эмилиана, отводя ему роль друга и советчика Африкана. Однако Лелий играл в республике более независимую роль, чем ему приписывали. Он был несколько старше Сципиона и своей первой должности — квестуры достиг уже в 155 г. В 151 г., когда Сципион был квестором, Лелий был народным трибуном, в 147 г. — эдилом, в 145 — претором, затем пропретором в Испании и в 140 г. — консулом. Самые знаменитые его речи — это речь о коллегиях, которую он произнес во время своей претуры как авгур («Тускуланские беседы», V, 19; «О природе богов», III, 2; «Брут», 83), речь за арендаторов («Брут», 85–86) и погребальная речь, написанная для племянника Сципиона. Фрагменты двух первых речей Лелия не сохранились, но есть рассказ о них в «Бруте» Цицерона.
Вообще же в оценке красноречия Сципиона Эмилиана, и в особенности Лелия, приходится целиком полагаться на Цицерона. Упомянутые фрагменты из речей Сципиона и рассказы о нем, сохраненные Геллием, передают силу и вескость его слова, резкость и некоторую вольность выражения (VI, 12). Отличительной же чертой красноречия Лелия, по свидетельству Цицерона, была приятность, мягкость и изящество («Брут», 83, 86). «У Африкана была вескость (gravitas), — говорит Цицерон, — у Лелия — мягкость (lenitas) («Об ораторе», III, 28). Во многих местах своих ораторских сочинений Цицерон упоминает их вместе («Об ораторе», II, 154; III, 28; «Брут», 82, 83, 258, 295). Их объединяют такие общие черты, как образованность («Об ораторе», 154), архаичность и древняя чистота языка («Брут», 295 и 258).