Весна в этом году пришла рано и стремительно, как лавина с гор: только вечером по двору крепости пересыпалась с колючим шелестом сухая снежная пыль, громадами высились сугробы. А утром уже зазвенело, закапало с крыш, сугробы осели, скукожились под лучами солнца, а оттенок неба приобрел ту характерную прозрачную синеву, какая бывает только в теплую половину года. Зачирикали невесть откуда взявшиеся птицы, а ароматы свежего хлеба с кухни разлетались по округе в два раза быстрей и казались вдесятеро аппетитней. В такое чудесное утро особенно здорово проснуться в мягкой теплой постели, приоткрыть окно, чтобы чириканье звучало громче, и слушать, подставив лицо живительному солнечному свету...
Лайо проснулся от того, что его с силой тряхнули за шиворот, а потом еще и водой обрызгали. Холодной, пахнущей вереском и ромашкой... стоп, а водой ли?
- Твари паршивые, волчий хрен вам в рот! – спросонок не разобравшись, где находится, рявкнул “орчонок”, подскочил, хватаясь за несуществующий ятаган, и лишь потом удосужился протереть глаза. – Ой...
- Ой, – понимающе подтвердил Орикон, ставя на стол чашку, на дне которой еще плескались остатки остывшего за ночь травяного сбора.
- Какой слог! – ухмыльнулся Раймондил, отпуская шировот Лайо. – А мы, оказывается, многого не знаем о красоте и цветистости оборотов черного наречия. Не преподашь нам урок, дружище?
- Не преподам. И зачем было меня так зверски будить? – Лайо оттер с лица брызги. Щеки, пальцы и волосы пахли ромашкой.
- Потому что нечего так зверски спать! Нормальные квенди, чтобы ты знал, проводят ночь либо на боевом посту, либо под одеялом, а не скрючившись на стуле в собственной комнате (когда до кровати – два шага!) и уткнувшись носом в очередную книжку. Ты б себя видел! Одна рука тянется к оплывшей свече, другая к чашке, а выражение лица такое, словно над тобой Моринготто стоит и самолично всякую дрянь в ухо нашептывает.
- Мы подумали, что тебе снится кошмар, – заключил Орикон.
- Ничего мне не снилось, – Лайо потянулся до хруста в суставах, аккуратно вложил между страниц закладку, закрыл книгу, над которой задремал к середине минувшей ночи, и положил ее в стопку к остальным, взятым из библиотеки. Как выяснилось недавно, Лайо не только для орка чересчур много читал, но и для эльфа.
- А почему у тебя брови сдвинуты были? – подозрительно осведомился Раймондил.
- А почему у тебя нос вниз дырочками? – раздраженно парировал Лайо и, пока Раймондил думал, поднялся из-за стола. Подошел к окну, впервые за зиму широко распахнул створки, впуская в комнату незамутненные витражами лучи солнца, свежесть и оглушительное пение птиц.
На плечо легла легкая рука. Орикон, в отличие от Раймондила, говорил тихо, хотя не с меньшим беспокойством.
- Лайо, ты можешь нам не рассказывать, если не хочешь. Но если ты и правда плохо спишь по ночам и видишь... нехорошее, то надо от этого избавляться.
Лайо развернулся и ответно положил руку на плечо собеседника.
- Орьо, я нормально сплю по ночам. И вижу, как и всю жизнь, холод и темноту. Так что беспокоиться не о чем.
- “Холод и темноту”?! – вытаращил глаза Раймондил. – И ты называешь это нормальным?!
- А что не так? – искренне удивился Лайо.
- Райо, подожди! – прервал Орикон очередной поток возмущений. – Лорд знает?
Лайо пожал плечами.
- Мы с ним про это никогда не говорили.
- Но он хотя бы видел, как ты спишь?
- Много раз. Так и вы видели.
- Те три дня, когда ты валялся без сознания, физиономия у тебя была как у благодушного покойника, – просветил Раймондил от стола. – А потом нас к тебе толком не подпускали, потому что считалось, будто мы тебя утомляем. Но как по мне, утомляет тебя все это чтиво по ночам! – он схватил книгу, которую Лайо только что отложил, распахнул на середине и с чувством зачитал: – “...А которые две половинки в раковине своей имеют, поименованы двухстворчатыми, родят они жемчуга в теле своем, а слизь их несет в себе изрядное количество полезных свойств...” Бр-р, слизь... И ты читаешь это на ночь? Удивительно тогда, что у тебя просто брови сдвинуты, а не все лицо перекошено!
- Осторожнее, страницы помнёшь, – Лайо отобрал у друга книгу и положил на место, бережно, почти ласково погладив ладонью переплет. – Это очень интересный трактат о природе. И там не только про “слизь”. Сейчас... – он на мгновение прикрыл глаза и заговорил как по писаному: – Наипрекраснейшим из цветов весны мы почитаем серебристый миньялотэ*. Соцветие сие начинает свою жизнь под толщею снегов в первый день оттепели, и далее лишь крепнет и благоуханием своим оживляет землю. Растет миньялотэ незначительно выше подножий гор, но к середине весны порой нисходит в равнинные леса, и тогда дивную прелесть зрят очи его нашедшего. Ибо сказано было, что роса, канувшая в ослепительное серебро нежнейших бутонов его лепестков, несет в себе любовь сиятельной Элберет к ее звездам, а значит, и ко всему свету, до коего склонны наши сердца.
- Ну, ты даешь, – уважительно качнул головой Орикон.
- Ты что, зубришь наизусть все книги, которые читаешь? – изумился Раймондил.
- Привычка, – пожал плечами Лайо. – И не все, а то из них, что мне больше всего понравилось. Это не более четверти от каждой книги.
- И в любой момент можешь вот так, по памяти?.. Ну, “орчонок”, да ты ходячая библиотека! – Раймондил покровительственно потрепал друга по голове. – А теперь забывай немедленно про свои книги, приводи себя в порядок, и пошли завтракать, а то ты по сравнению с нами как поганка меж двух боровичков.
- А после завтрака – к лорду, – напомнил Орикон серьезно. – Не может быть, чтобы он не заметил, чего с тобой делается по ночам.
Но к лорду Лайо в то утро так и не попал.
Командира разведки не проняла душераздирающая история об альтернативных способах применения гномьего порошка, поэтому “орчонка”, вернувшегося после ранения в отряд, он продолжал игнорировать до тех пор, пока Раймондил не устроил скандал, выговорил командиру все, что думает о тех, кто героев на второй план задвигает, и при всех поручился за Лайо. После этого “орчонку” стали давать поручения, и с каждым разом все более серьезные, потому что исполнял он их добросовестно, способности к ведению разведки действительно имел неплохие, дисциплину (в отличие от того же Раймондила) не нарушал, на трудности не жаловался, а если чего по делу возражал, то всегда толково, хоть и грубовато, из-за недостатка воспитания. Но правильным манерам потихоньку учился, когда поправляли – принимал к сведению. Словом, и полмесяца не прошло, как командир разведки начал понимать, отчего лорд был так добр с “орчонком” и даже взял того в воспитанники.
Итак, когда в Лайо усилиями дорогих товарищей впихнули целых три порции завтрака вместо одной и собрались уже тащить разбираться со сновидениями, «орчонка» вызвал командир и велел сделать вылазку в рощу у реки за треть лиги отсюда, встретиться с отрядом, неделю назад посланным на восток, забрать у них составленные планы местности и передать сумку с целебными снадобьями. Да обернуться поскорее, отряд долго ждать не может, им еще на север надо идти, а планы нужны в крепости сейчас.
Лайо частенько давали такие поручения: принести, забрать, вернуться. А все потому, что он был одним из немногих, кто особым чутьем мог без дополнительных ориентиров разыскать на местности хорошо замаскировавшийся отряд. Причем, что свой, что орочий. За это “орчонка” ценили прежде, и за это же начали ценить здесь. Еще и книжки нужные подсказали, как это умение в себе развить, да и на практике несколько премудростей открыли.