— Хур-ра-а-а-а!
— Нойон! — кто-то закричал совсем рядом.
Баурджин обернулся и растянул губы в улыбке:
— Гамильдэ! Молодец, парень!
Юный воин поспешно спрятал довольную улыбку и уже со всей серьёзностью доложил:
— Великий хан Темучин желает немедленно видеть тебя в своей ставке!
Нойон пожал плечами:
— Желает — съездим. Эх, жаль, не доведётся добить врага!
— Я сделаю за тебя это, нойон! — задорно пообещал Гамильдэ-Ичен и, повернув коня, что есть мочи помчался догонять латников.
— Эй, эй, подожди! — закричал ему вслед Баурджин. — Пожалуй, там и без тебя справятся! А, всё равно не слышишь…
Махнув рукой, юноша дал коню шенкеля и быстро поскакал к сопке, на вершине которой сиял золотой шатёр Темучина. Отсалютовав нукерам охраны, юноша дождался их разрешающего кивка и вошёл внутрь.
— А, Баурджин-нойон, — поднял свои рысьи глаза сидевший на кошме хан. — Слышал, ты сегодня славно помахал саблей?
— Было дело, — сдержанно признался парень.
Темучин неожиданно нахмурился:
— В следующий раз за такие штуки велю сломать тебе спину! Не дело нойона разить саблей врагов, на то есть и простые ратники. Дело нойона — думать! Вот и мы сейчас думаем. Садись, — хан кивнул на кошму, где уже сидели князья и багатуры — Джэльмэ, Боорчу и все прочие, даже верховный шаман тэб-Тэнгри Кокэчу, на этот раз — непривычно тихий, но непоколебимо надменный и важный. Замполит, мать ити…
— Докладывай, Тэн-Канур! — махнул рукой Темучин.
Тэн-Канур — молодой ратник в кожаном панцире, с длинными, мокрыми от пота рыжими волосами — поклонился сначала хану, затем всем собравшимся, после чего продолжил доклад:
— Татар здесь гораздо меньше пяти туменов, великий хан. Где-то бродят ещё два!
— Ты точно знаешь, что туменов было пять? — Темучин задумчиво покусал ус.
— А то и шесть, великий хан!
Повелитель недовольно прищурился:
— Так пять или шесть, Тэн-Канур? Ты должен давать точные сведения!
Докладчик побледнел.
— Так куда же делись два татарских тумена? — с усмешкой спросил Темучин. — Не знаешь? Вот и мы не знаем. А это плохо, что не знаем, плохо… Ну! — Он пристально посмотрел на своих багатуров. — Кто из вас может хоть что-нибудь об этом сказать? О татарских туменах, я имею в виду. Они ведь не зря потерялись. Нападут. Непременно нападут, и внезапно. Откуда?
— Думаю, что с севера, великий хан! — чёрт дёрнул за язык Баурджина.
Повелитель посмотрел на него тяжёлым взглядом:
— С севера?
— Да-да, со стороны нашего походного лагеря. Переправятся через Керулен и ударят!
Сидящие зашушукались, но притихли под взглядом хана.
— Обоснуй! — внимательно выслушав Баурджина, предложил тот.
Юноша немного замешкался — волновался, но всё же изложил свои мысли вполне доходчиво и по возможности — кратко. А мысли были — о Чжэн Ло!
— Чжэн Ло — татарский шпион? — ничуть не удивился хан. — Не только ты так считаешь.
— Да, именно так… Его шатания у реки отнюдь не простая прогулка. Я только теперь понял — он искал броды! Для чего? Вернее, для кого?
— Но ведь татары — враги цзиньцев! — не выдержал Боорчу. — С чего бы Чжэн Ло…
— А с чего вы все взяли, что он — цзинец? — невежливо перебил Баурджин. — Это он сам вам сказал? Может, он сунец или даже татарин?
— Он предоставил грамоты!
— Которые сам же и написал? Вы что, прекрасно осведомлены, как выглядят цзиньские грамоты?
— Нет, всё равно не может быть, чтоб Чжэн Ло… И вспомните историю со змеёй! Его слуга оказался предателем!
— А может, и сам Чжэн Ло замешан в этом темном деле? Ведь его не допрашивали под пыткой, поверили на слово!
— Нужны были союзники!
— Ага… И где они? Должны были ударить во вражеский тыл? Ударили? Это нам ещё повезло, что татар оказалось так мало!
— Всем молчать, — немного послушав, тихо приказал Темучин. Тигриные глаза его пристально посмотрели на Баурджина. — Ты сейчас же отправишься на север вместе с туменом Джэльмэ! Джэльмэ, слышал?
— Слышал и повинуюсь, великий хан!
— Действуйте!
— Могу я взять своих людей? — Юноша обернулся на пороге.
— Бери, — разрешил хан и, устало вздохнув, посмотрел на оставшихся. — А с вами мы будем думать — что делать здесь? И где цзиньцы?
Пыльное плоскогорье расстилалось под копытами коней. Жёлтая, иссушенная зноем трава местами прерывалась выжженными проплешинами и нагромождениями серых камней. Кое-где росли чахлые кустики, больше похожие на насмешку или жалкую пародию на растительность. В выцветшем бледно-голубом небе нещадно сверкало белое солнце.