— Русские?
Баурджин почти не слушал девушку, мучительно соображая, что же теперь делать. В Народной Монголии — где им, похоже, предстояло теперь жить — конечно, система паспортного учёта была развита не так, как в сталинском СССР — если вообще была развита, — но всё же все роды кочевников-аратов очень хорошо знали друг друга и безо всяких документов. Так что существовала определённая проблема — за кого себя выдать? Ну, не за Дубова же Ивана Ильича! Вон он, Дубов, в санбате. Разве что укрыться в каком-нибудь далёком аймаке, пересидеть… Ну да, пересидеть, как же! Весь народ воевать будет, ломать хребет немецко фашистской гадине, а он, Дубов… Впрочем, Дубов ли?
— Что-то голова разболелась, — тяжело вздохнул Баурджин. — Трещит — аж разламывается. Ничего, что-нибудь да мы с тобой придумаем, что-нибудь всегда придумать можно, верно, Джэгэль?
— Ну, конечно. — Девушка засмеялась, обернулась и, обхватив Баурджина за шею, шёпотом просила: — Накрой мои губы своими… Как ты тогда делал… Помнишь?
Нешуточная страсть внезапно накрыла с головою влюблённых, хотя вроде бы и не место ей сейчас было, и не время. И тем не менее… Сорвав с себя дээл, Баурджин швырнул её на траву, упал, заключая в объятия горячее девичье тело… О, Джэгэль!!! Джэгэль!
Усыпанное звёздами небо казалось бархатной крышей гэра, а пожухлая трава — мягкой верблюжьей кошмою. И нежные руки девушки обвивали шею, кожа её была такой шелковистой и тёплой, грудь — упругой и налитой, зовущие к поцелуям губы — жаркими, а в карих глазах, больших и блестящих, отражались жёлтые отблески звёзд. Или то были знакомые золотистые чёртики?
А между тем воздух вдруг сделался сырым, что-то загромыхало, а в небе исчезли звезды.
— Ой! — устало откинувшись назад, вдруг вскрикнула девушка. — А трава-то — мокрая!
— Мокрая?! — Баурджин постепенно осознавал, что это значит.
Джэгэль-Эхэ вдруг напряглась, прислушалась:
— Кажется, там, за кустами, кто-то едет! Слышишь, голоса?! И как хрипят кони… Вон-вон, факел! Кто бы это мог быть?
— Кто-кто, — юноша усмехнулся, — наверное, наши. Больше уж некому!
— Наши?
— Эй, парни! — Баурджин закричал.
— Ого! — радостно зашумели в ответ. — Нашёлся-таки нойон! Нашёлся!
С факелом в руке выехал из-за кустов Кэзгерул Красный Пояс, улыбаясь, спрыгнул с коня:
— Я знал, что он отыщет тебя, Джэгэль! Дайте-ка, обниму вас… Да не стесняйся ты, Джэгэль, не хватай дээли! Коль уж дал тебе Бог такое красивое тело, чего же его стесняться?
— И мне, и мне дайте обняться! — радостно завопил Гамильдэ-Ичен. — И мне!
— Ну, как же без тебя-то? — захохотали Кооршак с Юмалом.
— Смейтесь, смейтесь, лошадюги, — парнишка с большим удовольствием обнялся с Джэгэль-Эхэ, — сойки пустоглазые…
— Сам ты сойка! — хохоча, дружно отозвались парни. — Что это у тебя торчит из перемётной сумы, Гамильдэ?
— Что надо, то и торчит!
— Где ты подобрал эту корягу?
— Что ещё за коряга? — весело поинтересовался Баурджин.
— А, — Гамильдэ-Ичен махнул рукой, — свалилась с неба чуть ли не мне на голову!
— Во! — здоровяки не упустили случая посмеяться. — У него уже и коряги с небес валятся!
— Эй, Гамильдэ, а больше там ничего не падало? К примеру, золотые ожерелья, меховые шапки, коралловые бусы…
— Вот ржут, сойки!
— Сойки не ржут, мальчик! Ржут лошади.
— Так я и говорю — лошади. Гнусные пустоглазые лошадюги!
— А ну-ка, посмотрим, что у него там, в сумах? — Парни развеселились не на шутку. — Может, он и в самом деле, там коралловые бусы прячет, коли уж они падают с неба? Насобирал втихомолку и не хочет делиться с друзьями! Хо! Ну-ка, скажи, зачем тебе эта железяка?
Баурджин оглянулся на «железяку»… и вот ни чуточки не удивился, увидев в сильных руках Кооршака кусок пропеллера от японского самолёта. Наверняка с одного из тех двух, которые только что сбил советский ас.
— Лучше б ты, Гамильдэ, пулемёт подобрал, — качнув головой, пошутил юноша.
Не сказать чтоб свадьба была очень уж скромной, но всё же не совсем обычной — ни родителей, ни сватов у молодожёнов не имелось, как и в пожалованном кочевье — каких-либо лишних людей. Так что гости — только свои, друзья-приятели. Правда, послали приглашение и верховному хану, и Боорчу с Джэльмэ, но это уж так, из вежливости — ну, поедут ли столь почтенные и влиятельные господа на свадьбу к какому-то захудалому вассалу?
На третий день, ближе к ночи, гости наконец утомились, расползлись по своим гэрам, остались лишь самые близкие — Гамильдэ-Ичен, братья-здоровяки, Кэзгерул Красный Пояс.