Кара-Мерген… Или Игдорж Собака ему всё же не сообщил?
Впрочем, о нём — после. Сейчас нужно было действовать, и немедленно. Что бы такое придумать? Обрыв! Там, за берёзками…
— Гамильдэ, идём.
Мягко ступая по седовато-зелёному мху, беглецы прошли меж крепкими высоченными стволами, продираясь сквозь колючие заросли, и, выйдя к обрыву, стреножили лошадей в рощице.
— Круто-о-ой! — подойдя к краю обрыва, Гамильдэ-Ичен заглянул вниз.
Там, метрах в десяти под ногами, среди чёрно-серых камней журчал узкий ручей, кое-где поросший по берегам какими-то чахлыми кусточками. От ручья каменистое плато тянулось дальше, упираясь в чёрные горные кряжи с корявыми соснами на вершинах. От всей этой картины, в чём-то даже красивой, веяло какой-то непонятной угрозой.
— Урочище Мунх-Чуулу, — отвязывая от седла аркан, негромко произнёс Баурджин. — «Вечный Камень». Вот уж и вправду…
Выбрав росшую над самым обрывом берёзу, молодой человек ловко набросил аркан на толстый сук и, обернувшись, подмигнул Гамильдэ-Ичену:
— Спускайся. Твоя задача — всего лишь не стать мишенью для вражьих стрел. Думаю, не станешь — ты вёрткий.
Молча кивнув, юноша поплевал на ладони:
— Ох, помоги нам, Христородица, и вы, духи Вечно-Синего Неба!
Несмотря на ранение, он спустился вниз сноровисто и быстро — миг, и уже махал рукой у ручья.
Отлично!
Проворно взобравшись на берёзу, Баурджин завязал аркан особым узлом, таким образом, чтобы ремённая петля развязалась лишь с определённого положения — со стороны обрыва, после чего, спустившись, отвязал от второй лошади ещё один аркан, а сделав это, крепко зажал ей ноздри. Лошадь, обычная монгольская лошадка — невысокая, неказистая, однако крепкая, неприхотливая и выносливая — захрипела, взмахнув хвостом, а потом, когда молодой человек отпустил ноздри, и заржала, привлекая внимание уже взобравшихся на сопку преследователей.
Баурджин едва успел нырнуть в заросли можжевельника, как из рощицы к обрыву вышли все шестеро: поджарые молодые люди, весьма плохо одетые, чуть ли не в рубище. Ну, конечно, с трудом собранные ханом Джамухой роды на общие дела отдавали отнюдь не лучших, ведь Джамуха — не их роду-племени, чего же его не обмануть, хотя бы в такой вот мелочи? Хорошо… Но это все касалось лишь пятерых, а вот шестой… Шестой был матёрый воин. Коричневое, обветренное лицо, морщинистое, с узенькими щёлками глаз. Шрам через левую щёку — след сабельного удара, тонкие, надменно искривлённые губы. Тщательно отполированный кожаный нагрудник, такие же оплечья, отороченная собольим мехом шапка, на поясе тяжёлая уйгурская сабля в ножнах, обтянутых зелёной узорчатой замшей.
Баурджин в кустах завистливо прикусил губу — эх, такую бы сабельку да самому сейчас! А что у остальных? Только ножи и луки? Похоже, так… Нет, ещё — короткие копья.
Ага… вот один подводит главному лошадь. Хороший конь — гнедой, с широкой грудью. Седло, перемётные сумы, кожаная баклага — бортохо. Интересно, что в ней? Хмельной кумыс? Или местная ягодная бражка? Подумав о бражке, Баурджин тут же почувствовал жажду.
— Вон они, Керимган-гуай! — обратился к главному один из парней, добавляя уважительную приставку. — Во-он, пробираются ручьём.
Керимган лично подошёл к краю обрыва:
— Я пока вижу только одного. Где второй?
— Там, там, — уверили его сразу двое. — Один — с замотанной головой, видать — раненый, второй — тощий, полуголый… Бродяги!
— Все, как и было сказано, уважаемый Керимган, — подтвердил третий. — Двое беглецов, один из них ранен. Позволь взять их на стрелы, гуай?
— Только если будут уходить, — повернувшись к воинам, Керимган махнул рукой. — Спускайтесь. Приведите обоих. Впрочем… — Он немного подумал. — Можете привести одного — светловолосого. Второго убейте, возиться с ним незачем.
— Сделаем, уважаемый Керимган! — обрадованно загалдев, воины бросились в рощицу, к лошадям, стали отвязывать притороченные к сёдлам арканы.
«Неужели — все умные? Неужели — ленивых нет?» — подумал в своём укрытии Баурджин.
— Керимган-гуай, может быть, послать вестника к остальным? — закрепив аркан на берёзе, поинтересовался один из парней.
Ой, не надо ему было этого говорить, ой, не надо!
Без слов выхватив из-за пояса плеть, начальник отряда коротко, почти без замаха, перетянул незадачливого подсказчика по лицу, вернее — по рукам, коими тот поспешно прикрыл исказившуюся от боли и унижения физиономию.