Костер всё-таки разожгли, небольшой, в лощинке. Там же разбили походный гэр.
— А вы… вы знаете Темучина? — негромко спросил Барсэлук.
— Так, — нойон отмахнулся, — кое-что слышали. Мы ведь не монголы — торговцы.
— Жаль… У меня есть для Темучина важные сведения. Так вы не можете сказать, как мне быстрее добраться к нему?
— Скачи всё время на юг, — посоветовал подошедший Гамильдэ-Ичен. — Прошу к костру — мясо готово.
— О, у вас мясо? — обрадовался гость. — Добыли по пути барана?
— Нет, вяленое. Но хорошее, мягкое.
Подозрительный он был тип, этот Барсэлук, и чем дальше, тем больше склонялся нойон к этому выводу. О себе гость больше почти ничего не рассказывал, наоборот, расспрашивал — и всё больше о Темучине и подвластных ему племенах. Погонщики и «торговцы» отвечали, как учили — ничего, мол, не знаем, так, кое-что слыхали, не больше. А Алтансух так и вообще молчал, во время всей беседы не вставив ни слова. Словно следовал пословице — и дурак сойдёт за умного, если промолчит. Правда, дураком Алтансух, наверное, не был. Просто-напросто — обычный козел отпущения, из тех, над кем всегда издеваются в любом коллективе, особенно — в коллективе молодом или подростковом.
В походном гэре гостю, по обычаю, предоставили почётное место — на западной стороне. Затушив костёр, выставили часового, разыграв очереди на палочках. Первым дежурил Гамильдэ-Ичен, затем — угрюмый погонщик Чуулу, и последним — Алтансух, Сухэ.
Баурджин проснулся под утро. Специально именно так и настроился. Не то чтобы он не доверял Алтансуху, но… Проснувшись, прислушался, услыхав снаружи приглушённые голоса. Подавшись вперёд, вытянул руку — так и есть, гостя на месте не было! Ну да, это ведь его голос раздавался перед гэром. Нойон перекатился к краю походного жилья и навострил уши.
— Я очень, очень хочу понравиться Темучину, — негромко, с этакой вкрадчивостью толковал Барсэлук. — Сомневаюсь только, благородный ли он человек?
— О, не сомневайся! Темучин исполнен истинного благородства, к тому же — он из древнего рода.
— А много ли у него людей?
— Очень много. Монголы, найманы, часть татар, да всех и не перечислить.
Баурджин сжал от досады губы. Ну, Сухэ! Вот уж и впрямь, лучше бы молчал! А Барсэлук-то каков? Ну, змеище! Лазутчик! В том не было больше никаких сомнений. Джамуха, конечно, не успел бы подослать шпиона так быстро. Впрочем, зачем ему подсылать, когда доверенные люди наверняка имеются во всех кочевьях. Вот, как Барсэлук. Что же теперь с ним делать? Убить? А потом? Что подумает Джамуха, узнав об исчезновении своего человека? Нет, лишней крови не надо. Но и эту гнилую беседу следует прекратить.
Нарочно производя побольше шума, Баурджин выбрался из гэра:
— Что-то не спится. О, и у тебя, Барсэлук, бессонница?
— Да вот, решил подышать воздухом. — Лазутчик явно был недоволен. Так все шло хорошо и гладко, и вот…
Был тот ранний предрассветный час, который ещё называют — «час волка». Темно, но на востоке уже голубело небо и занималась заря. По оврагам и меж сопками клубился густой белый туман, и лесистые вершины казались исполинскими кораблями, плывущими невесть куда по зыбкому белому мареву.
Сев в траву, Баурджин привалился спиной к тележному колесу, готовясь прервать возобновившуюся беседу неожиданной репликой. Впрочем, ничего такого гость пока не спрашивал — разговор зашёл об охоте. Нет, но вот всё-таки…
— Интересно, как поставлена охота у Темучина? Наверное, каждый род — сам по себе?
— Ничего не сам по себе…
— Чу!!! — Баурджин приподнялся и приложил палец к губам. — Кажется, скачет кто-то!
Он сказал это просто так, лишь бы не дать развиться дальше опасному разговору, но, прислушавшись, неожиданно услыхал конское ржание. Во-он за той сопкой! Ржание, впрочем, быстро прекратилось. Показалось?
Нет, точно — кто-то ехал! И ехал осторожно, прямо к гэру.
— Сухэ, буди всех!
Шёпотом отдав приказ, Баурджин выхватил из телеги саблю и лук, затаился за колесом, наложил стрелу. Рядом опустились в траву остальные.
— Нет, — подумав, шепнул нойон. — Не здесь. Туда, к склону.
Все быстро перебрались в сторону, оставляя гэр и повозки якобы безо всякого прикрытия.
— Где они? — напряжённо всматриваясь в предутреннюю мглу, тихо спросил Гамильдэ-Ичен.
— Там… — Баурджин кивнул на лесные заросли на склоне сопки. — Слышишь — птицы?