Девушка восхищённо зацокала языком:
— Сколько стоит?
— Две… Впрочем, бери так, в подарок!
— Ой… Вот спасибо!
— Тебя как звать-то?
— Боргэ. Чэрэна Синие Усы знаешь?
— Слыхал.
— Так я — его внучка.
Гамильдэ-Ичен улыбался настолько глупо, что у подозрительно косившегося на него Баурджина больше не осталось сомнений — втюрился парень, запал на красивую девку. И в самом деле, красивую — волосы иссиня-чёрные, с вороновым отливом, кожа светлая, милый, чуть вздёрнутый носик, глазки большие, вытянутые, кажется, зелёные, на румяных щёчках ямочки… А ведь род Чэрэна Синие Усы входит во враждебный союз Джамухи. Хотя что говорить — сердцу ведь не прикажешь.
А Гамильдэ-Ичен уже договаривался с девчонкой о встрече, мол, очень уж понравились ему здешние места, вот бы погулять, полюбоваться красотами, кто б показал только… Кто б показал? Ну, ясно кто…
Так, незаметно, приблизился вечер. Перевалив реку, солнце сползло уже к самым сопкам, заливая поросшие лиственницей и кедром вершины мягким золотисто-оранжевым светом. В ближайших кустах весело пели птицы, пахло цветущим багульником, мятой и клевером, на излучине реки — было видно — играла рыба.
Баурджин-Дубов вдруг неожиданно ощутил такую жуткую ностальгию, что аж страшно стало! Давно уже не накатывали на него подобные чувства, лет пять — точно. Захотелось вдруг взять удочку, да пойти на реку, посидеть, встретить вечернюю зорьку. А потом все как полагается — костерок, уха, водочка — и протяжные русские песни.
Жаль, кочевники почти не ловили рыбы, да и вообще — к воде относились трепетно. Интересно, какая в этом кочевье вера? Если люди Чэрэна Синие Усы язычники — тогда к реке и близко подходить нельзя, ну, разве что помолиться. А если христиане или, скажем, буддисты — тогда можно попробовать и половить рыбку.
Баурджин потянул носом — от столпившихся у возов жителей кочевья вовсе не пахло немытым телом. Значит, не язычники.
— Хорошо сегодня расторговались, — улыбнулся нойон. — Слава Христородице!
— Христородице слава! — тут же отозвались многие.
Несториане!
Отлично!
Так, может, и удастся рыбалка!
Накупив всякой мелочи, народ, похоже, вовсе не собирался расходится, скорее, наоборот. Баурджин и его люди уже получили приглашение зайти в гэр — погостить и остаться на ночь.
— Лучше и впрямь остаться, — негромко посоветовал Цэрэн, разбойник. — Дорог дальше нет, одни тропы, да и опасно ночью в сопках.
— Что, — усмехнувшись, обернулся к нему нойон, — разбойники?
— И они тоже. Думаешь, тут одни мы промышляем? Как же!
Баурджин покачал головой — однако везде конкуренция:
— Ладно, останемся.
Ух, как обрадовался Гамильдэ-Ичен! Прямо чуть не свалился с телеги. Телеги тоже, кстати, нужно было продать… вот только — кому? Дождаться возвращения мужчин? Ну, если те вернутся завтра, то… Ладно, там видно будет.
Даже в отсутствие главных хозяев кочевья почести гостям оказали на высшем уровне, традиционно. Была и серебряная пиала с кумысом на голубом хадаке, и забитый барашек, и пресный сыр, и много чего ещё — все вкусно, не оторваться. Даже разбойники, поначалу относившиеся ко всему настороженно, к концу трапезы растаяли, повеселели и даже, хлебнув арьки, на три голоса затянули протяжную степную песню «уртын дуу»:
Эх, еду-еду-еду я-а-а-а…
Улучив момент, Баурджин вышел на улицу и, зайдя за гэр, принялся копать червей прихваченной из телеги лопатой. Темновато, правда, было — над чёрными сопками алым пламенем пылали зарницы. Хорошо хоть луна была яркая, а небо — полное звёзд. Позади вдруг мелькнула тень. Нойон резко обернулся — Гамильдэ-Ичен! Усмехнувшись, Баурджин даже и спрашивать не стал — куда. И так было ясно.
Аккуратно сложив червей в плетёную коробочку, молодой нойон сунул её в заплечный мешок, где уже булькала бортохо-баклажка, стараниями хозяев гэра наполненная забористой арькой. Не «Столичная», конечно, но за неимением лучшего сойдёт и это. Кроме червей и баклажки, в мешке имелась шёлковая нитка — на леску, соль в тряпочке, несколько горошин чёрного перца, огниво и небольшой медный черпак — вместо ложки.
Оглянувшись по сторонам, Баурджин спустился к реке по пологому склону. Вырубив ножом удилище, привязал леску — тонкую шёлковую ниточку, подобного добра в телегах имелось много. Приладил и поплавок — кусочек коры, — и крючок — заранее присмотренный кривой гвоздик. Выбрав за кустами место, насадил червя и, поплевав, закинул удочку. Затих, затаился… Слышно было, как позади, в кочевье, лениво брехали собаки, да из гэра, где продолжался пир, доносились песни.