— О чём задумался, Гамильдэ?
— А? — Юноша оторвал взгляд от неба. — Стихи сочиняю.
— Вот это дело! — язвительно расхохотался нойон. — А я-то полагал, ты думаешь о том, как нам отсюда выбраться.
— И об этом подумаю, — невозмутимо отозвался парень. — Вот только досочиняю. Всего-то две строчки осталось… Баурджин-гуай, не подскажешь рифму к словам «сталь кос»?
— Навоз! — нойон не выдержал и даже хотел было прикрикнуть на юношу, чтобы занимался делом. Но сдержался. Не накричал. Просто глубоко вдохнул… выдохнул… вдохнул — выдохнул… И так несколько раз…
А потом сказал:
— К «стали кос» очень подходит «курносый нос», Гамильдэ.
— Курносый нос? — Юноша улыбнулся. — Вообще — хорошо… но не очень хорошо…
— Ну, тогда — «милый нос».
— А вот это гораздо лучше! Спасибо, нойон. Хочешь, прочту стихи?
— Конечно, прочти — мы с Сухэ их охотно послушаем, верно, Сухэ?
Алтансух непонимающе мотнул головой.
Гамильдэ-Ичен подбоченился и, откашлявшись, громко, с выражением, произнёс:
— Сказание о несчастной любви!
Тут же и пояснил:
— Это название такое.
Пряча улыбку, Баурджин погрозил юному приятелю пальцем:
— Неправильно ты, Гамильдэ, балладу свою назвал, безрадостно. Даже можно сказать — политически безграмотно! «Сказание о счастливой любви» — вот как надо!
— Ну, вообще, да, — подумав, согласился поэт. — Так гораздо лучше.
Баурджин вольготно развалился под деревом и приготовился слушать:
— Ну, ладно, ладно, потом исправишь. Давай, читай своего «Гаврилу»!
— Кого?
— Ну, сказание…
— Ага… Слушайте…
Юноша картинно застыл в позе убитого горем героя, и налетевший ветерок трепал его волосы, словно конскую гриву…
— Ну и встал! — прищёлкнул языком нойон. — Прям Фернандель… Не, не Фернандель — Жан Маре!
Гамильдэ-Ичен тряхнул головой:
— Сейчас продолжу…
— Давай, давай…
Поэт вытянул вперёд правую руку, ну точь-в-точь пионер, читающий приветствие очередному партсъезду:
— Жёлто-синий ирис расцвёл в сопках — я верю, мы с тобой встретимся, и так же расцветёт моё сердце!
Юноша вздохнул и, опустив руку, шмыгнул носом:
— Ну, пока все…
— Здорово, — от всей души похвалил нойон. — Только вот эта аллегория с жёлто-синим ирисом как-то не очень впечатляет — лучше б какой-нибудь другой цветок взять, желательно — красный, как сердце. Например — мак. А ещё лучше — гвоздику.
Красная гвоздика, спутница тревог, красная гвоздика — наш цветок! — ностальгически напел Баурджин-Дубов и, подводя итоги, добавил: — Ну, стихи послушали, песни попели. Теперь можно и подумать, покумекать, так сказать, о делах наших скорбных. Юноши, не расслабляйтесь, ставлю задачу — как можно быстрей выйти к кочевьям Джамухи. Поясняю, не к самым ближним, но и не к дальним. К средним по дальности. И выйти так, чтобы никто не заподозрил в нас ни разбойников, ни — упаси, Христородица — лазутчиков Темучина. Задача ясна?
— Ясна, господин нойон!
— Тогда думаете, время пошло.
Он и сам думал, а как же, чужие головы — хорошо, а своя — лучше. Тем более сейчас, после небольшой разрядки, мысли текли легко и привольно. В кочевье Джамухи их — Баурджина, Гамильдэ-Ичена, Алтансуха — никто не знает, значит, в принципе, можно назваться кем угодно. Стоп! Нет, не кем угодно. Барсэлук… Или как там его — Игдорж Птица? Нет — Игдорж Собака, вот как. Шпион Джамухи. Скорее всего, он уже доложил своему повелителю о подозрительных торговцах… торговцах — именно торговцах. Значит, сказаться кем-нибудь другим — себе дороже выйдет, оправдывайся потом. Да, вот ещё — что там наболтал Барсэлуку Сухэ?
— Эй, Алтансух…
Ничего особенного Сухэ лазутчику не рассказывал, кроме всяких забавных историй из жизни подвластных Темучину племён, что, вообще-то, не должно было вызвать подозрений — купцы могут торговать, с кем хотят. Барсэлук, кстати, сбежал во время нападения банды Дикой Оэлун… Вот так и говорить — правду: дескать, мы несчастные торговцы, ограбленные дочиста разбойничьей шайкой. Чего ещё думать-то? Да, но, с другой стороны, что это за статус такой — ограбленные торговцы? И почему они, вместо того чтобы пробираться в родные края, упорно идут на север, в кочевья великого хана Джамухи? Чтобы пожаловаться на разбойников? Хм… Подозрительно. И стоит ради этого тащиться чёрт знает куда, да ещё пешком? Пешеходов кочевники не просто не уважают — презирают, и общаться с подобными неудачниками вряд ли станут. Значит, надо придумать что-то ещё…