— Смотри.
Баурджин повернул голову и увидел стоявшую в дальнем углу золотую клетку. В клетке ворковали белые птицы.
— Голуби! — ахнул князь. — Почтовые голуби!
— Именно! — Куртизанка кивнула. — Они быстро донесут любую весть.
— А не...
— Перехватят? Я пишу шифром. И отправлю сразу трёх. А через три дня ты и сам явишься к Елюю. Или я не права, нойон?
— От тебя ничего не скроешь!
— Можешь пока присесть. — Куртизанка кивнула на широкое ложе, покрытое мягким узорчатым покрывалом. — Я пока напишу и отправлю записки.
Она уселась за небольшой столик, спиной к гостю, обмакнула кисточку в тушь... Баурджин закусил губу, глядя, как под тонким шёлком халата двигаются лопатки. Ах, всё же какая женщина!
— Ну вот, пусть теперь тушь высохнет... Ты смотришь на меня, князь?
— Да...
— Смотри...
Встав со стула, Мэй Цзы, не оборачиваясь, изящным движением развязала пояс... и медленно скинула халат... сначала с левого плеча... потом с правого... Всё та же точёная фигура, девичья, ничуть не постаревшая... Узкая линия позвоночника, тонкая талия, бёдра, золотистая кожа... Право же, эта китаянка ничуть не изменилась за прошедшие десять лет... Право же...
Куртизанка резко обернулась. Качнулись пухлые груди, а в руке блеснул кроваво-красный коралл... Тот самый, что и был раньше, тогда?
— Только не говори, что ты этого не хочешь, князь, — подойдя к ложу, тихо произнесла Мэй Цзы.
— А никто и не говорит!
Баурджин с улыбкой погладил женщину по плечам, провёл рукою по бёдрам и крепко прижал к себе...
С молодой энергией — ведь никто из них вовсе не был старым — тела любовников слились в страсти, полетело на пол скомканное покрывало, заскрипела кровать, изогнувшись, сладко застонала Мэй Цзы...
Блестящие антрацитовые волосы куртизанки разметались по плечам, чувственные пухлые губы — кораллы — приоткрылись, закатились глаза... О...
Трещала — да-да, уже трещала — кровать, на спинке которой... на спинке которой внимательный взгляд Баурджина заметил рисунок из жёлтых роз. Сначала, правда, не обратил внимания — ну и розы, и что? Вон они, ещё и на стенах, и на спинке стула. Жёлтые... А потом вдруг словно что-то замкнуло в мозгу. Жёлтая роза!
Князь осторожно погладил женщину по плечам:
— Хочу тебя кое о чём спросить, Мэй.
Куртизанка лишь усмехнулась:
— Знаю о чём. Не противно ли мне обманывать сейчас Елюя Люге? Нет, не противно! Противно каждый... почти каждый... вечер делить ложе с этой толстой жабой Цзяо Ли! Но без этого... К тому же я куртизанка, и этим всё сказано. Елюй Люге прекрасно знает, чем я занимаюсь, всегда знал, и тем не менее...
— Всё это очень интересно, Мэй, — мягко улыбнулся князь. — Но я хотел спросить о другом... У тебя никогда не было детей?
— Нет! — резко выкрикнула куртизанка.
— Плохо... — Баурджин пожал плечами. — А мне вот подумалось...
— Почему ты об этом спрашиваешь?!
— Так... просто... Ну, взял да и спросил, а что? Ну, не было, так извини. Без детей плохо.
— Сама знаю...
А на воротах дома, кстати, тоже был тот же рисунок — жёлтая роза.
Войско знаменитого полководца Золотой империи Ваньяна Чэнюя двумя узкими языками втягивалось в долину, обходя вздымающиеся посередине развалины крепости. Чжурчжэньские конники, прищурясь, смотрели на видневшиеся впереди холмы, на вершинах которых выстроилась армия мятежного тысячника. Шестьдесят тысяч вёл с собой Ваньян Чэнюй, конницу и пехоту, в основном ханьскую, вовсе не хотевшую воевать и с тоской вспоминавшую недавний разгром у Лукового хребта Ехулин. На поднявшемся ветру победно реяли имперские знамёна, украшенные золотыми изображениями драконов, блестели на солнце доспехи, сверкающей радугой переливались разноцветные мундиры солдат. Им сказали, что на сей раз придётся биться с оборванцами. С какими-то там киданями, затеявшими очередной мятеж.
И в самом деле, армия Елюя Люге выглядела куда как бледнее по сравнению с войском Цзинь. Но в рядах цзиньцев большинство составляли люди, давно уставшие воевать, а сами чжурчжени рассматривали подавление мятежа почти как развлекательную прогулку. Иные настроения господствовали у киданей. Победить и возродить великую империю или умереть — третьего было им не дано. Об этом знал вождь, об этом знали воины. И никто из них, конечно же, не хотел смерти, а значит, нужно было победить.
Цзиньцы шли уверенно и нагло, и Елюй Люге с ненавистью смотрел на них, прикрывая глаза ладонью от ярких лучей солнца. Его воины — опытные солдаты дальних крепостей — не проявляли ни нетерпения, ни страха, спокойно ожидая приказа.