— Ага! — обрадованно кивнул Гаарча. — Это можно. С кого начнём?
— Всё равно.
— Тогда Хуридэна пропустим — ты его и так знаешь.
Баурджин кивнул:
— Согласен. Давай — с Кооршака с Юмалом.
— Оба, сказать по правде, дундуки дундуками, — хохотнул Гаарча. — Нелюдимы, глупы, да ещё и увальни. Вот только силы у них хватает, что правда, то правда — разозлить, так вообще вряд ли кто с ними справится в роду старого Олонга. Но так — дураки оба.
— Все сказал?
— Все.
— Давай об остальных!
— Об этих сусликах? — Гаарча презрительно сплюнул. — Дай Бог, вспомнить бы, как их зовут. Те двое, плосконосые, что возятся у костра, кажется, Ильган с Цыреном. Из лука стреляют, не знаю как, а бегают быстро. И тоже, между нами говоря, дурни!
— Ну, Гаарча, — Баурджин только головой покачал. — У тебя, похоже, все дурни, один ты умник.
— Ну, не только я. Видишь во-он того мелкого?
— У костра?
— Да нет, ближе к берегу — вон он, мясо раскладывает, в овчинном полушубке. Не красавец, конечно — нос узкий, как у курицы, глаза словно плошки. Зовут Гамильдэ-Ичен. Этот от какой-то рабыни родился. Болтун, не приведи Господи, но умён — читать выучился!
— Читать?! — Баурджин искренне удивился.
— Вот и я говорю! Да ладно — читать, он и писать, говорят, умеет!
— И на каком же языке?
— По-уйгурски, на каком же ещё-то? Жил у нас в роду один уйгур, пленник. Да ты его помнишь, старый такой старик, два года назад помер… как его… Бонго… Бонго…
— Бонго-Дидзо, — вспомнил Баурджин. — Да, был такой, помню. Так он, значит, и научил грамоте Гамильдэ-Ичена?
— Он. Так что эта лупоглазая мелочь Гамильдэ-Ичен — у нас единственный грамотей. Кроме Кэзгерула Красный Пояс.
— Что? — удивился юноша. — Кэзгерул тоже знает грамоту?
— Конечно!
— Что-то он не рассказывал.
— Скромничает, — Гаарча засмеялся. — Да и, с другой стороны, чем тут хвастать-то? Ну, знает какие-то закорючки, ну, умеет их прочитать — и что с того? В жизни-то вовсе не это надобно!
А вот тут Гаарча был полностью прав. В жизни столь захолустного рода, как род старого Олонга, от грамотеев и в самом деле прок был небольшой, точнее говоря, его вообще не было.
— К тому ж он труслив, этот Гамильдэ-Ичен. Боится крови.
Ага, кто бы говорил! Вы-то известные храбрецы с Хуридэном.
Вслух Баурджин этого не сказал, просто подумал. Махнул рукой:
— Хватит про грамотея. Про остальных рассказывай.
— Про остальных… — послушно кивнув, Гаарча озадаченно почесал подбородок. — Не знаю даже, что про них и говорить-то. Прям и совсем нечего сказать, клянусь Христородицей! Ничем не примечательны эти парни.
— Ладно, — устало махнул рукой Баурджин. — После разберусь. Иди работай.
Стряхнув с себя снег, молодой командир направился к озеру. Небо уже сделалось тёмно-голубым, красивым, с бледно-серебристыми искорками звёзд. Над дальними сопками разливался сверкающим пламенем оранжевый закат, и последние лучи солнца ласково поглаживали небо.
— Гамильдэ-Ичен, — останавливаясь, тихо промолвил юноша.
Деловито раскладывавший на снегу мясо парнишка немедленно обернулся и хлопнул глазами — и в самом деле, круглыми, серо-голубыми, большими, живо напомнившими Дубову русских красавиц. Не русской ли была мать этого паренька?
— Да, господин? — Гамильдэ-Ичен шмыгнул носом.
— Долго тебе ещё? — Баурджин кивнул на мясо.
— До темноты думаю успеть, господин. Или надо быстрее?
— Не торопись. Ты хорошо знаешь всех наших? Ну, из нашего десятка?
— Думаю, что достаточно хорошо, господин.
Эх, как резало слух это — «господин»! Так и хотелось, сказать, чтоб парень говорил «товарищ сержант».
— Вот что, — Баурджин благосклонно кивнул. — Расскажи-ка мне обо всех. Но не все подряд, а только хорошее.
— Хорошее?! — Гамильдэ-Ичен улыбнулся так ясно и радостно, что и Баурджин невольно растянул губы. — Да, они все хорошие люди. Вот взять хотя бы Кооршака с Юмалом. Оба такие здоровенные, но очень уважительные к старшим, а к малышам — добрые. А какие они охотники! Я, конечно, над ними иногда подшучиваю, может быть, даже обидно, но они только смеются — добрые!
— Об Ильгане с Цыреном что скажешь?
— Замечательные пастухи! Так любят лошадей, что иногда кажется, ни одна мать детей своих так не любит.
— Да ну?
— Именно так, господин.
— Называй меня по-простому — Баурджин, ведь мы же товарищи.
— Не могу, господин.
— Почему же?
— Ты старше меня, к тому ж — командир моего десятка.