— Всё кормишь мальчиков? — вспомнил о благотворительности вдовы Баурджин.
— Бедных несчастных бедолаг, — со вздохом отозвалась Турчинай. — Кто, кроме меня, накормит их хоть иногда?
Нойон обнял женщину за плечи:
— У тебя доброе сердце, милая.
— Я знаю, — тихо отозвалась вдова. — Только, к сожалению, моё доброе сердце не приносит мне никаких доходов.
Баурджин закусил губу, подумав вдруг, что неплохо было бы дать Турчинай хотя бы несколько связок денег — на благотворительность. Так ведь и дать! Вместе с подарком!
Внизу, во дворе, такое впечатление — уже ругались. А вот кому-то отвесили хорошую, звонкую такую, затрещину!
— Интересно! — князь не сдержал смех. — Что там, рис делят?
— Пойду, гляну! — вскочив на ноги, вдова выбежала на галерею.
В раздвинутые двери ворвался свежий воздух, ещё сильнее запахло какой-то вкуснятиной, голоса внизу стали громче.
— Ну? — поплотней запахнув халат, Баурджин вышел следом. — Что тут такое?
— Это и я хотела бы знать! — недовольно покусав губу, Турчинай окликнула слугу. — Эй, Чань, что там?
— Двое голодранцев отказываются от омовения, госпожа!
— Отказываются от омовения? — вдова зло прищурилась — и нежное лицо её вдруг исказилось в отвратительнейшей гримасе. — Так гоните в шею! А, впрочем, нет. Вымойте их сами, а потом — пусть едят, сколько влезет.
— Какая трогательная забота о чистоте! — пошутил нойон.
— Ты здесь?! — Турчинай оглянулась, злобно сверкнув глазами... Но тут же решительно уняла злость. — Чистота — первое дело. Ты знаешь, я очень боюсь всяких заразных болезней.
— Да уж, — кивнул Баурджин. — Неприятная штука эти самые болезни. Я бы даже сказал — смертельная.
Князь покинул вдову в задумчивости — как-то не вязались её слова о «несчастных мальчиках» с «голодранцами». Похоже, ей не очень-то и приятно кормить весь этот нищий сброд. Чего ж тогда кормит? Вероятно, какой-нибудь обет! Или обязательство, данное покойному мужу. В таком случае, следует признать, Турчинай исполняет его свято.
Ввиду отсутствия времени — слишком уж много неотложных дел навалилось в последнее время — князь вернувшись во дворец ещё засветло. Чу Янь с Фанем, важно расхаживая по приёмной зале, собирали листки с расставленных рядами столов — Баурджин чуть было не подумал — парт.
— А мы уже провели конкурс на должность смотрителя загородных дорог! — приветствовав Баурджина поклоном, похвастал Фань. — Завтра утром проверим, и уже будет ясно, кто победил.
— И кого мы только ни допустили к этому конкурсу, господин! — покачав головой, посетовал мажордом. — Можно сказать — всякого! Как вы и велели, господин князь.
— И это хорошо, что всякого! — оживлённо произнёс секретарь. — Так мы, несомненно, выберем самого умного, знающего и компетентного.
— Так-то оно так, — продолжал ворчать Чу Янь. — Да только сможет ли этот «умный и компетентный» хорошо управлять людьми?
— Конечно, сможет! — секретарь обиженно насупился. — Ведь в заданиях были вопросы и по управлению. Я ж сам составлял!
— Ладно, ладно, спорщики, — урезонил обоих нойон. — Завтра поглядим на вашего избранника.
Фань хлопнул ресницами:
— Осмелюсь напомнить, господин. Не на нашего избранника, а на избранника истины!
— Ай, как хорошо сказал! — насмешливо-одобрительно прищёлкнул языком наместник. — Что, на сегодня уже всё закончили?
— Всё, господин.
Князь махнул рукой:
— Тогда свободны до завтра. Да, этого ворюгу-дорожника, Дакай Ши, не забыли арестовать?
— Дакай Ши дожидается суда в тюрьме, господин наместник! — браво отрапортовал Фань.
— А...
— У его недвижимого имущества выставлено судебное охранение. Не беспокойтесь, господин, вор и казнокрад не избегнет возмездия.
— Вот то-то и хорошо, что не избегнет, — задумчиво протянул Баурджин. — И пусть все тотчас же об этом узнают! В первую очередь, я имею в виду чиновников, а потом уж всех остальных.
— Доброй ночи, господин!
— Доброй ночи, Чу Янь. Доброй ночи, Фань. Кстати, ты не забыл? Завтра мы с тобой отправляемся смотреть выставку!
— Нет, не забыл, господин наместник! — просиял секретарь.
А старый мажордом Чу Янь спрятал улыбку:
— Я распоряжусь насчёт почётного сопровождения, господин!
Нойон поморщился:
— А что, без сопровождения никак нельзя?
— Просто невозможно, мой господин! — Чу Янь приложил руки к сердцу и низко поклонился наместнику.