— Слава господину наместнику! — выстроившись в шеренгу, грянули хором воины.
Реяли на ветру знамёна, были барабаны, ревели трубы. Всё это, по мнению князя — понты дешёвые — были нужны всенепременно! По ним, как по одёжке, встречали.
Завидев наместника, собравшиеся поклонились. Средь них выделялся высокий худой человек с бледным лицом — устроитель выставки господин Цзы Фань. Родной отец секретаря Фаня!
— Рад видеть вас, господин наместник, — почтительно поздоровался господин Цзы Фань. — Это большая честь для всех нас. Нам приятно, что и из дворца тоже прислали несколько работ. Мы разместили их рядом с работами мастера Пу Линя.
— Мастер Пу Линь из Ляояна — мой добрый друг, — улыбнулся нойон. — Я сам всегда искренне восхищался его искусством. — Ну, что же мы ждём, друзья мои? По-моему, пора приступить к просмотру.
— О, да, несомненно! — взмахнув руками, устроитель выставки, наконец, ответил кивком на почтительный поклон сына, стоявшего слева от князя. А потом с улыбкою обернулся:
— Прошу вас, господа! Смотрите и наслаждайтесь.
Посмотреть и в самом деле было на что! Было и чем насладиться. Например, «сумасшедшей скорописью» великого Чжан Сюя — написанные им иероглифы напоминали выплеснутый на полотно бред пьяной женщины... или сивой кобылы — как квалифицировал для себя Баурджин. Вон, на те иероглифы, лучше смотреть слева, а на эти — справа. Игра света и тени! Инь и Ян. А вот — вот — классика: маэстро Ван Сичжи! Что за чёткость! Что за последовательность! Что за изящество!
Вдоволь полюбовавшись классическими вещами, Баурджин и сопровождающая его свите перешли к следующей стене — местной. И тут было на что посмотреть, и, пожалуй, ничуть не хуже классики. Правда, многие местные мастера открыто подражали Вану Сичжи — и это было хорошо видно. Но вот некоторые... Иероглифы Баурджина на этом фоне выделялись, что он горделиво для себя и отметил. И даже собрали толпу! Не зря, значит, учился когда-то у Пу Линя махать кистью!
Баурджин, в соответствии с правилами выставки, подписал свои работы псевдонимом — «Серебряная стрела». Псевдоним, кстати, оказался довольно прозрачным... впрочем — только для посвящённых. Ведь о серебряном амулете на шее князя знало очень мало людей — раз-два — и обчёлся. Ну, воины монгольской стражи, наверное, видели. Ну Фань — ему Баурджин как-то раз сам показал. Ну Турчинай — это уж само собою. Кстати, её что-то на выставке не было. Быть может, явится позже? Надобно будет спросить — что же понравилось?
Князь перешёл к следующей стене и застыл, поражённый еле уловимой красотою увиденного. Один иероглиф, всего один, напоминающий бегущего человечка. Знак «Да» — «Великий». Вроде бы просто... Но, с каким изяществом выведены линии. И по ним можно понять характер мастера — да-да, несомненного мастера — понять, увидев. Порывистость движений — во-он, как прошла кист, слегка, по касательной, дотронувшись до шёлка, такой порыв свойственен молодости, значит, каллиграф — ещё совсем молодой человек. Но решительный и смелый. А вот эта горизонтальная линия — неровная, словно бы немного дрожащая — несомненно, говорит — нет, намекает! — на какую-то тайну, которую должно хранить ото всех. Но эта тайна — не мрачный секрет разбойников и лиходеев, о, нет, она вполне благородна — о чём неоспоримо свидетельствует благородство и изящество линий. Ах, какой же всё-таки изящный рисунок! Кто интересно автор?
Баурджин наклонился. Ну конечно же псевдоним. И весьма оригинальный! «Свежий Ветер» — так назвал себя неизвестный молодой мастер. «Свежий Ветер» — надо будет запомнить.
На выходе Баурджин подозвал к себе Фаня:
— Ну, как тебе? Что понравилось?
— Ван Сичжи — великолепен! И Пу Линь. А вот Чжана Сюя я, признаться, не очень-то понимаю, точнее, не очень-то принимаю. Весь этот стиль «сумасшедшей скорописи» кажется мне каким-то наигранным, неестественным, может быть, даже излишне эпатажным.
— Да уж, на вкус да цвет товарищей нет! — хохотнул князь.
Фань вдруг хитро улыбнулся:
— А ваши иероглифы я сразу узнал, господин. Их невозможно спутать. Не понимаю — как такое может изобразить ко...
Юноша тут же осёкся, сообразив, что снова чуть было не наболтал лишнего.
— Ты хотел сказать — как такое мог изобразить кочевник? — с усмешкой продолжил нойон. — Видишь ли, дружище Фань, я ведь долго жил в Ляояне.