— Какие такие монахи? — насторожился нойон.
— Вот и я его так спросил — какие такие монахи? А он заругался ещё пуще, я ушёл, думаю — ну его к ляду, дурака старого. Лучше с тем молодым парнем поговорю.
— Вот, правильно! Ну и что, удалось с молодым-то поговорить?
Докладчик аж просиял:
— Ну конечно же удалось, господин наместник! Я его на углу подстерёг, на улице. Вижу — идёт, я его хвать за руку — хорошо бы, говорю, пива попить имбирного.
— А он?
— А он мне — да неплохо бы! Нет, сначала, конечно, дёрнулся... а как меня рассмотрел, обмяк, заулыбался. Что ни говори — умею я располагать к себе людей!
— Это уж точно! — Баурджин со следователем переглянулись и хмыкнули. — Тебя увидев, и мёртвый заулыбается.
— Ну, дальше зашли в корчму, выпили, разговорились — он ведь, парень-то, Гу Мунь его зовут, меня и угостил. Про деревню поговорили — Гу Мунь ведь тоже, оказывается, деревенский, только давно уже здесь, в городе, ошивается. Он и мне и про пожар во всех подробностях рассказал, и про монахов-пьяниц. Ну, из-за которых старик ругался. Незадолго перед пожаром дело было — зашли к ним в архив двое монахов, ну, из соседнего монастыря, пивом от них имбирным несло, словно из бочки! А сами такие неприметные, монахи-то...
— Неприметные?!
— Взглянешь — не запомнишь. Чего-то спрашивали, а сами по углам глазами так и шарили, так и шарили — это не мои слова — Гу Муня. Он-то и не вспомнил бы про этих монахов, кабы сегодня старик не заругался, меня увидав. Ну и о пожаре потом рассказал. Мышиный, говорит, хвост нашёл, обгорелый. Я ему — покажь! Он и показал назавтра — и не мышиный тот хвост оказался вовсе, а крысиный, я уж в этих делах понимаю, у нас е деревне частенько амбары с зерном охранял. Сидишь, бывало, в жнивье, а солнце так и печёт, жаркое...
— Значит, крысиный, говоришь, хвост?
— Ну да... И это — гадостью какой-то пахнет. Гу Мунь сказал — не простой гадостью, а жутко горючей. Тут я и смекнул — эти двое монахов ведь неспроста явились! Высмотрели, что им надо — а потом, крысу с подожжённым хвостом пустили — вот пожар и случился! Все приготовленные по запросам бумаги сгорели.
— Н-да, — протянул князь, — пожар — от крысы с подожжённым хвостом. Интересная мысль. Ну? Что ты ещё разнюхал?
— Да много, господин наместник, — горделиво приосанился Жэнь. — По окрестностям пошатался, где имбирным пивом торгуют, нашёл одну харчевню... Ну, вы её тоже знаете. И выследил монахов!
Наместник звучно расхохотался:
— Ну, молодец, Жэнь! А какой такой крысой ты пугал встреченных у харчевни девчонок?
— Да обычной, серой. Там, неподалёку, оказывается, есть такая лавка, где всякое зверьё продают. Я — туда, мол, крыску хочу купить учёную, чтоб не скучно было дни коротать. Разговорился с хозяином лавки — симпатичный такой толстяк, Шинь Яньдай его зовут — и вот что вызнал: оказывается, не так давно один монах с неприметным лицом купил у него крыску! Да ещё и выбирал, чтоб хвост у неё был подлиннее! Мне, кстати, тоже пришлось крыску купить, Амькой назвал, умная — спасу нет! Теперь у меня в каморке живёт.
Монахи — крыса — пожар — такая вот цепочка выстраивалась в голове Баурджина после доклада Жэня Суженя. Сей деревенский парень, похоже, нащупал-таки кое-что, что нужно было немедленно разрабатывать, и в первую голову — искать монахов. Эту задачу князь и поручил сейчас обоим — судебному следователю Инь Шаньзею и его несколько чудаковатому подчинённому. Пусть берут людей, идут в монастырь, высматривают, вынюхивают, расспрашивают — это всё их дела. Сейчас же... Князь позвонил в колокольчик, вызывая мажордома. К его удивлению, на зов явился секретарь.
— А где Чу Янь? — недоумевающе приподнял брови нойон.
— Некоторое время назад вышел, — доложил секретарь. — Сказал, что по какому-то срочному делу и обещал скоро явиться.
— Хорошо, — Баурджин махнул рукой, но Фань не уходил — мялся, будто хотел что-то сказать.
— Господин...
— Ну? — оторвавшись от бумаг, князь недовольно вскинул брови. — Что тебе, Фань?
— Хочу поделиться наблюдениями.
Наместник пожал плечами:
— Наблюдениями? Ну, поделись, только быстро.
— Я и хочу быстро, — торопливо закивал Фань. — Пока не вернулся господин Чу Янь.
— Что?! — Баурджин вдруг уловил в голосе секретаря некую тревогу и озабоченность. — При чём здесь Чу Янь? А ну-ка, выкладывай!
— Я по поводу недавнего приёма здесь, во дворце, — негромко произнёс юноша. — Кое-что в поведении господина мажордома вызвало у меня некие сомнения, не сомнения даже, а что-то такое... В общем, непонятно что.