— Фань, Жэнь! А ну подоприте столом дверь!
— А как же эти?
— Не беспокойтесь!
Нанося удары налево и направо, Баурджин, словно разъярённый бык, оттеснил-таки слуг в дальний угол — трёх, четвёртый и пятый уже валялись на грязном полу и громко стонали, судя по всему, не допуская даже и мысли о возможности дальнейшего сопротивления. А загнанная в угол троица ещё огрызалась, ещё пыталась достать князя длинными, остро отточенными прутьями, пока Баурджин, рассвирепев, ухватил в руки скамейку...
Эх, раззудись плечо!
Одному по башке! Второй не успел пригнуться... Третий присел — да тут же получил удар ногой в брюхо!
— Здорово дерётесь, господин наместник!
А это кто ещё?
Баурджин обернулся...
Ху Мэньцзань! А за ним — воины! Господи, наконец-то!
— Господин, прикажете всё здесь разнести? — с готовностью осведомился сотник.
— Нет-нет, не надо шуметь, не то ещё разбудим хозяйку, — ухмыльнувшись, князь кивнул на второй этаж. — А ну-ка, прогуляемся, посмотрим. Фань, можешь пойти со мной.
— Это Фань?! — Ху Мэньцзань вытаращил глаза на замарашку. — Ну вы даёте, господин секретарь!
— Он храбро бился. Хватит разговоров, за мной!
Турчинай так и не смогла развязаться — не раззява какой-нибудь связывал, а бывший фронтовой разведчик, в своё время перетаскавший с передовой немало фрицев. Лишь отползла в угол и, злобно сверкая глазами, что-то мычала.
— А-а-а! — плюхнувшись на ложе, хамски ухмыльнулся нойон. — Кажется, это пресловутая гражданка Турчинай? А что, у вас в Хорезме принято встречать гостей вот так, сидя в углу?
Глава 17
Октябрь 1217 г. Уголцзин-Тологой
СИНЯЯ ЛУНА
О, сердце моё!
Беззащитный израненный город.
Едва из ворот дацана показались трое вооружённых карабинами людей, Баурджин подмигнул Пете и, плавно отпустив сцепление, выехал из ивняка, направляясь прямо к оврагу. Мотор работал ровно, и всё же здесь, в урочище, было сильное эхо. Те, трое, остановились, скинув карабины с плеч. Князь усмехнулся — напрасная предосторожность, если автомобиль, значит — свои, кто же ещё тут может раскатывать на грузовике, Чингисхан, что ли? Так у него прав нет.
Баурджин всё-таки чувствовал некоторое волнение, но, чем ближе он подъезжал к этой троице, тем дальше оно уходило, ведь он уже знал о бандитах многое. Некоторые вещи — автомобиль, ручной пулемёт, сигареты — ну никак не могло относиться к тысяча девятьсот седьмому году. Даже Петин «браунинг» — и тот был образца года тысяча девятьсот десятого. К тому же князь ещё несколько раз беседовал с гимназистом, выясняя, не замечал ли он за бандитами чего-нибудь несуразного — в речи, поведении, одежде? Как выяснилось — замечал. Многие слова, проскальзывавшие в разговорах разбойников между собой, мальчик просто не понимал, некоторые из них оказались просто блатной феней, а некоторые — «лишенец», «АМО», «Дуглас Фербенкс» — явно пахли двадцатыми голами. Двадцатыми — а не началом века. Может быть, именно поэтому бандиты не могли оставаться в прошлом надолго? А Петя почему-то мог. Потому что попал сюда не так, как они? Не специально? Ну, пока что было гадать?
Подъехав ближе, Баурджин остановил машину в паре шагов от троицы и, распахнув дверь, смачно сплюнул в траву:
— Что уставились, как бараны на ворота? Я — Вотенков!
Да, он сейчас был очень похож на того, кого ожидали увидеть бандиты, подстригся, сбрил бородку, даже усы выкрасил в светлый цвет. Ну и конечно, постарались портные — сшили и френч, и галифе — любо-дорого посмотреть!
Двое — один смуглый, сильный, небритый — Гришка-Медведь, второй — тоже мужик не слабый, с длинными вислыми усами — Микола-хохол. Петя их сразу узнал, вжался в сиденье, и Баурджин на миг пожалел, что взял с собой мальчишку. Однако без него всё выглядело бы слишком уж подозрительно, к тому же существовал шанс отправить гимназиста обратно в свою эпоху. Лишь бы в двадцатые годы не угодил! Впрочем, в двадцатые, наверное, всё-таки лучше, чем в тринадцатом веке.
— Закурить дай, Вотенков, — вразвалочку подойдя к машине, ухмыльнулся Гришка-Медведь.
Пожав плечами, Баурджин вытащил из кармана серебряный портсигар, раскрыл, протянул:
— Кури!
Бандит взял портсигар в руки, повертел, зашевелил губами — как видно, читал по слогам:
— «Его превосходительству уважаемому Семёну Петровичу...». Теперь вроде вижу, что ты Вотенков. Наслышан о твоих подвигах.