— Да уж, пусть попробуют сунуться…
— Отбой воздушной тревоги, — прокатилось в траншее.
Бойцам — естественно, с осторожностью — было разрешено пополнить запасы воды. Иван наполнил флягу, притащил из реки два котелка — для «Максима», заливать в кожух. Хорошая, конечно, машинка станковый пулемёт, и бьёт отлично — пули кладёт ровно, не абы как — но вот, собака, греется, особенно тут, на жаре. Воды, между прочим, мало, несмотря на то что река — вот она, да и озеро Буир-Нур рядом. А попробуй-ка возьми воду, когда на том берегу — японцы. Вот и сейчас ползали за водицей буквально на брюхе по специально вырытым траншеям, а японские пули противно свистели над головою, частенько находя цель.
Услышав приказ явиться за ужином, Иван схватил миски и нырнул в траншею. За линией обороны, у полевой кухни, уже толпился народ — красноармейцы вперемешку с товарищами по оружию — монгольскими кавалеристами Лодонгийна Дандара. Один из монголов — шустроглазый невысокий парнишка по фамилии, кажется, Дарджигийн — а имени Иван не запомнил, — смешно коверкая слова, рассказывал бойцам какую-то страшную историю про разрушенный буддийский монастырь — дацан — и обитающие там привидения. Иван, конечно, как и положено сознательному бойцу-комсомольцу, в подобную антинаучную чушь не верил нисколечко, но послушать остановился — больно уж интересно было.
— И вот, выехал старик Чаргиндойн в степь, что за Баин-Цаганом, — окружённый красноармейцами, негромко говорил Дарджигийн. — И, не слезая с коня, скакал три дня и три ночи, словно гнался за ним древний бог войны Сульдэ. И на исходе третьего дня, съехав с сопки в какой-то большой и глубокий овраг, увидел на дне его старый дацан — уже разрушенный, но вместе с тем — и целый.
— Как это так, Дарджигийн? — удивлённо переспросил кто-то из красноармейцев, молодой, белобрысый, со вздёрнутым сапожком носом. — Так разрушенный был дацан или целый?
— И то, и другое, — ничуть не смущаясь, загадочно пояснил монгол. — Так казалось. И тут понял старик — вот оно, счастье! Он знал — это тот самый дацан из древних легенд, в подвалах которого есть и золото, и серебро, и драгоценные камни, а также красный ханский пояс и волшебная хрустальная чаша Оргон-Чуулсу — чаша счастья.
— Что за чаша такая?
— И спустился старик в подвал, — проигнорировав вопрос, негромко продолжал Дарджигийн. — И нашёл и золото, и серебро, и драгоценные камни… И увидел, наконец, хрустальную чашу Оргон-Чуулсу… несчастный старик! Забыл, забыл, что сказано в древних преданиях предгорных кочевий!
— А что в них сказано? — нетерпеливо перебил белобрысый.
На него тут же зашикали:
— Не встревай, дай послушать.
А Дарджигийн, улыбаясь, подождал, пока уляжется шум, и продолжал:
— В древних преданьях сказано, что волшебную чашу стережёт юный всадник на белом коне… и кто увидит этого всадника, тот найдёт свою смерть.
— И что, этого всадника кто-то видел?
— Да многие видели, — кивнул рассказчик. — Только они после этого долго не жили.
— Сказки, — белобрысый махнул рукой, — поповщина какая-то. Бесовщина.
Монгол замолк, и в наступившей тишине вдруг чётко прозвучали шаги. Бойцы обернулись… и разом вскочили, вытягиваясь по стойке смирно:
— Здравия желаем, товарищ комиссар!
— Вольно, вольно, — махнул рукой комиссар батальона, капитан Чешников. Всегда подтянутый и аккуратный, он частенько доставал бойцов мелкими придирками, но в целом пользовался уважением за умение выслушать и мастерство рассказчика.
— Что это у вас тут за собрание? — прищурился капитан. — Комсорга, наконец, выбираете? Что ж — давно пора.
Бойцы скорбно переглянулись — прежний комсорг батальона, младший сержант Пестиков, попал третьего дня под пули японского снайпера, а нового пока так и не выбрали, несмотря на приказ комиссара.
— Можно вопрос, товарищ комиссар? — вдруг вскинулся белобрысый.
— Давай, — присаживаясь, охотно кивнул Чешников.
— Когда разобьём японцев здесь, в Монголии, будем ли освобождать от них Китай?
— Обязательно будем, товарищ красноармеец, — комиссар улыбнулся. — Как и положено в силу пролетарского интернационализма. Только вы, пожалуйста, не думайте, что японцев можно шапками закидать. Сами, наверное, уже убедились — японский солдат храбр и неприхотлив, в бою действует умело, грамотно. В общем — соперник достойный. А дать японцам по зубам — наша самая непосредственная задача, верно, товарищ боец? — Чешников неожиданно посмотрел на Ивана.
— Так точно! — не растерялся тот. — Дадим по зубам, товарищ комиссар. Да так, что мало не покажется.