— Ночью — в горы? — Кэзгерул рассмеялся. — Если только сойдут с ума.
— Это хорошо… хорошо…
— Чего уж хорошего-то?
— Кэзгерул, мы ведь совсем не знаем эти горы.
— Да, не знаем. К сожалению.
— А, значит, выход у нас один — возвращаться в долину к своим по хорошо знакомой дороге.
— Ага, — громко засмеялся Кэзгерул. — Хотел бы я посмотреть, как это можно проделать? Там же враги!
— Враги явятся за нами, думаю, завтра с утра. Вряд ли они станут мешкать.
— Что-то я тебя не очень понимаю, брат.
— И пойдут они в обход, через вот это горушку. По крайней мере, я бы сделал именно так, а у меня пока нет оснований подозревать кераитов в глупости.
— Анда, не говори загадками. Чего ты хочешь?
— Есть одна мысль. Твои парни умеют ставить настороженные луки?
— Среди них есть опытные охотники!
— Я скажу им, что нужно будет сделать. Да, ты не против, чтобы мои воины принесли клятву тебе?
— Мне?!
— Так, на всякий случай.
— Даже не знаю, что и сказать.
— Мы ведь с тобой побратимы!
Кэзгерул засмеялся:
— Уж ты и хитёр, анда! И, знаешь, я боюсь, что ты… что с тобой… В общем, храни тебя Христородица и Иисус Христос!
Осмотрев местность — «проведя рекогносцировку», говоря словами генерала Дубова, — Баурджин чётко осознал: им нужно вырываться отсюда как можно быстрее. До тех пор пока враги не вышли к лесистой горе. Первое время, конечно, их можно сдерживать, и вполне успешно, но ведь кераитов много, а окружённых мало — когда-нибудь, рано или поздно, вражеские лучники просто-напросто перестреляют посты, после чего без особого труда займут лесистый склон. Дальше уж и говорить не стоит: ударят с обеих сторон, и, как говорится, пишите письма. Значит, не нужно ждать. А вот создать у врага такое впечатление нужно — за счёт охоты, костров и прочего. Дескать, запертые в горах найманы там и собираются отсидеться. Н-да-а… Гибельный путь! Что ж, придётся чем-то жертвовать… вернее — кем-то! А, где наша не пропадала! На Халкин-Голе, под Сталинградом, на Четвёртом Украинском что, легче было?
По возвращении Баурджин собрал всех — и своих, и кэзгеруловых, и приблудных. Чётко разъяснил, кому что нужно будет делать. Вроде бы всем всё было ясно. Однако неожиданно заартачился Гамильдэ-Ичен! Вот уж от кого ничего подобного не ждали!
— Нет! — неожиданно заявил парнишка. — Мой нойон — Баурджин, и я останусь ему верным до самого конца! Почему я должен приносить клятву верности другому? Нет, Кэзгерул Красный Пояс — хороший воин и командир. Но ведь у нас пока есть свой!
— Мы тоже не будем присягать другому! — переглянувшись, тут же заявили здоровяки — Кооршак и Юмал.
И напрасно Баурджин убеждал, что это — для их же пользы.
— Ты просто хочешь нас обидеть, нойон! Не знаем, уж чем мы перед тобой провинились.
— Ладно, — десятнику скоро надоело спорить. — Будь по-вашему, пусть уж все остаётся, как есть, в конце концов, быть может, всем нам придётся погибнуть и к своим не вернётся никто. Я вовсе не хотел вас обидеть, а…
— Мы прекрасно поняли тебя, нойон! — невежливо перебил Гамильдэ-Ичен. — Ведь по воинским законам кочевий десяток, не уберёгший своего вождя, подлежит смерти. Если ты собрался умереть, Баурджин-нойон, — знай, мы тоже умрём вместе тобой!
— Эх! — с улыбкой махнул рукой Кооршак. — Хорошо сказал парень! Верно и красиво… я б так не смог!
— О, мой верный Гамильдэ-Ичен! — подойдя ближе, Баурджин порывисто обнял парнишку. — Верные друзья мои… Что ж, коль уж вы так хотите… будете помогать уйти остальным! Гаарча, Хуридэн — а вас я всё же попрошу дать клятву моему побратиму. В случае чего вы отомстите за нас!
— О, мы так и сделаем, Баурджин-нойон! Как скажешь, — Гаарча льстиво заулыбался, а толстощёкий Хуридэн усиленно закивал. Да, эти парни вовсе не собирались за кого-то там умирать. Впрочем, Бог им судья.
Остальных Баурджин расставил по местам уже вечером. Здоровяков — у пропасти, Гамильдэ-Ичена — на горушке, за целым рядом настороженных самострелов. Гаарча с Хуридэном укрылись вместе с десятком Кэзгерула в лесочке, но не в той стороне, где самострелы и Гамильдэ-Ичен, а гораздо ближе к обходной тропе. Спрятались. Кэзгерул, правда, явно обиделся на своего анду — уж как порывался вчера остаться с ним, и как долго пришлось его уговаривать Баурджину. Уговорил-таки кое-как. Ты, сказал, не за себя сейчас отвечаешь, а за других — вот и отвечай, да как можно лучше.
— Ну, не дуйся, анда! — Баурджин всё ж таки улучил момент, хлопнул по плечу побратима. — Поверь, я вовсе не горю желанием поскорее покинуть этот мир. Сколько ещё тут не выпито хмельного, сколько не познано дев! Нет, рано мне спешить на тот свет, рано!