— Говорят, кто встретит эту деву — тот погибнет самой лютой смертью. И ещё говорят, ни за что нельзя заходить в её юрту — там и останешься навсегда. Вот однажды молодой охотник с Севера, Оттанга-Мерген, как-то заплутал и вышел к истокам Орхона…
Честно сказать, Баурджин слушал рассказчика лишь краем уха, больше так, коротал время. Юноша поначалу собирался заглянуть к Юмалу с Кооршаком, но было настолько темно, что предпочёл не рисковать — ещё угодишь в потёмках в какое-нибудь ущелье, запросто!
Утром, едва забрезжило, кераиты пошли в атаку. С обеих сторон — от ущелья и здесь, перед горушкой — все, как и предсказывал Баурджин. Ржали кони, свистели стрелы, слышался боевой клич, и вот уже первые лучи восходящего солнца засверкали на вражеских шлемах. И тут же послышались крики! Ага! Нападающие наткнулись на самострелы! Так вам! Судя по крикам, охотники Кэзгерула постарались не зря.
Обняв на прощанье Гамильдэ-Ичена, Баурджин быстро спустился вниз, к лошади. Вскочив в седло, прислушался — со стороны ущелья раздался шум обвала, устроенного здоровяками. Юноша улыбнулся — отлично, значит, все шло по плану. Однако Кооршаку с Юмалом уже пора уходить. А значит — те вражьи силы, что наступают сейчас со стороны пропасти, очень скоро будут здесь. Вот-вот… Ну, где же? Баурджин нетерпеливо поёжился, всматриваясь в утреннюю туманную мглу. Ага, вот они! Отлично!
— Хур-ра-а-а! — возопив насколько мог громко, юноша хлестнул коня и птицей понёсся по узкой тропе, увлекая за собой быстро приближавшихся кераитов. Ну, догоните-ка!
Остальные враги — те, что шатались по лесу, — наконец обошли горушку, вернее, их вывел за собой Гамильдэ-Ичен, при отступлении производивший как можно больше шума. Побежал по лесу, петляя, словно заяц, наводя преследователей на настороженные охотничьи самострелы, затем — оп! — скатился в ущелье, на дно, в заснеженное русло ручья, затаился среди камней, замер. А кераиты пронеслись мимо — ещё бы, они ведь хорошо знали, куда сейчас бежать, за кем гнаться — ну, конечно же, за тем большим и шумным отрядом врагов, что нёсся сейчас прочь, далеко в горы. Там, в тумане, периодически возникали размытые контуры всадников и слышались злобные крики! Да уж, Баурджин старался вовсю: орал, ругался, останавливаясь, с грохотом кидал камни, выныривая из кисельно-молочной мглы то здесь, то там. Хорошо, повезло с утренними туманами… Впрочем, почему повезло? Они всегда бывают в горах в это время.
Вихрем промчавшись по тропке, юноша повернул коня к скалам, слыша за своей спиной угрожающие вопли преследователей:
— Кху! Кху!
Баурджин усмехнулся:
— Ну, теперь поищите…
Судя по времени, родные людишки уже должны были перейти пропасть и рвануть по широкой дороге в долину. А долина сейчас принадлежала найманам! Дай-то бог, все удастся. Удастся, как же нет?! Хотя, конечно, нельзя предусмотреть все, могут быть и досадные случайности, вроде вражеской засады, оставленной как раз у пропасти. Однако если хорошенько подумать — ну чего ради кераитам оставлять там засаду? А вдруг из долины явятся их враги? А ведь могут, и в любой момент. Тем более неизвестно, как долго продлится преследование и куда заведёт погоня? Нет, вряд ли кераиты оставили засаду, вряд ли…
Хорошо бы, успели спастись свои: здоровяки с Гамильдэ-Иченом. Должны. Здоровякам всего-то и нужно пропустить врагов да быстренько перебраться через ущелье; Гамильдэ-Ичену — чуть посложнее. Дольше ждать, да и потом выкарабкиваться из ручья. Не провалился бы под лёд… хотя ручей там вроде бы мелкий.
Рассуждая таким образом, Баурджин, затаившись, смотрел, как скачут неизвестно куда враги. А солнце тем временем поднималось всё выше, да и день, как назло, выдался ясный. Через какое-то время туман рассеется, и враги обнаружат, что впереди никого нет. И что они будут делать? Что бы сделал на их месте он, Баурджин? Да просто-напросто выслал бы часть отряда назад, хотя бы нескольких воинов — самых быстрых — посмотреть что да как. Они ведь искренне полагают, что гонятся за целым отрядом, а значит, коли уж этот отряд где-то спрятался да решил повернуть назад — его будет видно. Даже десяток всадников не спрячется в здешних кустах — слишком уж они мелкие, а тропинки — узкие, крутые, не по каждой ещё и проедешь. Немного здесь и проверять, просто проскочить по тропе хотя бы во-он до той чёрной скалы, или, лучше — до той синей сопки — на неё удобнее забираться, даже на лошадях можно. Доехать до вершины, оглядеться — видать далеко. А какие тропинки не видны, так по тем на лошадях не проехать. А это вообще мысль — бросить лошадь, никакой кочевник так никогда бы не поступил! Значит, бросить? Юноша потрепал по гриве коня — смирную монгольскую лошадь, неказистую, зато выносливую. Да, не по всем горным тропинкам пройдёт конь. А бросить вроде бы и жалко. Да и потом как добираться к своим? Попутки не ходят. Но в горах с лошадью… А если не в горах? Если спуститься во-он в ту долину? Кажется, там даже растёт лес, и довольно густой.