— Э-эй, Баурджин! Не спи, ещё не время, — засмеялась красавица Кералан.
Юноша вздрогнул:
— Что значит — не время?
— Ой, проснулся! — Девчонка заметно смутилась. — Слушай, у меня есть для тебя подарок.
— Подарок? — Баурджин потёр руки. — Люблю подарки! Наверное — это будет белый конь?
— Нет, не угадал.
— Ага… Значит, не белый, а вороной!
— Нет.
— Каурый?
— Да нет же!
— Неужели — серый? Ох, не нравится мне этот цвет, да уж верно говорят — дарёному коню в зубы не смотрят!
— Вообще — не конь! Вот!
Кералан протянула юноше… серебряный кружочек со стрелой — амулет, точно такой же, как тот, что уже висел на шее Баурджина.
— Мне почему-то кажется, — чуть смущённо произнесла она, — что тебе нужно иметь два таких.
— Кажется? — теперь уже вздрогнул Баурджин. — Почему?
Девчонка пожала плечами:
— Не знаю. Но думаю — это хорошо знаешь ты.
Да уж, не в бровь — а в глаз!
Надев амулет на шею, парень поспешно притянул к себе девушку…
— Ты так и не выпил чай, — тихонько промолвила та. — Остыл ведь уже!
— Ничего, попью и холодный…
Замполит и председатель парткома Н-ской части майор Советской Армии Киреев прямо-таки исходил гневом, вполне праведным, как, наверное, казалось, самому майору. Всегда тщательно отглаженный китель его смешно топорщился и, о ужас, был расстегнут, обнажая красную шею замполита, почему-то обвязанную ситцевым цветастым платком — такие очень любят носить деревенские модницы, и чем дальше от райцентра деревня, тем ярче и цветастей платки. Вот и у Киреева был на шее такой — и где он его достал, интересно? Дефицит — страшный!
— Ты-и-и! — негодующе тыча перстом в грудь Дубова, майор казался сошедшим с плаката времён гражданской войны — «Ты записался добровольцем?» и пафос источал не меньший, а, может, ещё и больший, чем изображённый на плакате красноармеец.
— Ты-и-и! — верещал замполит, да так громко, что от его голоса в просторном ленинском зале колыхались кумачовые занавеси. — Морально разложился, товарищ Дубов? Впрочем, такие нам не товарищи! Яшмовые флейты, говорите? Наездницы? Да за такие дела можно и партбилет на стол положить! Очень даже просто! А потом — поганой метлой из доблестных рядов Советской Армии! Да, да, поганой метлой, вот именно! Гнать! Жукова выгнали — выгоним и тебя! Так и знай, выгоним!
— Так и знай, выгоним! — грозно качнув головами, в унисон повторили висевшие за спиной замполита портреты — Ленина, Карла Маркса и товарища Никиты Сергеевича Хрущева, которого все офицеры части за глаза называли Хрущом и ненавидели лютой ненавистью. Честно сказать — ведь и было за что: так позорно сократить армию! Повыгонять офицеров — живите, как хотите!
— Выгоним, выгоним! — погрозив пальцем, издевательски пропел Карл Маркс. — Я вот тебя, титька тараканья!
Дубов хотел было возмутиться, как это, какой-то там майоришка, пускай даже и замполит, «тыкает» ему, боевому офицеру, полковнику, заместителю командира части! Да за такие дела морды бить, морды! И тебе, товарищ Карл Маркс, тоже!
— А мне-то за что? — обиженно поинтересовался Карл Маркс. — Замполит тебя поносит — его и бей.
Вполне справедливое замечание!
Проворно скинув мундир — погоны почему-то были какие-то белогвардейские, с бахромой, — Дубов закатал рукава рубашки:
— Ну, гад ядовитейший, выходи биться!
«Ядовитейший гад» замполит вдруг сразу сник и попытался спрятаться за трибуну. Большую такую, с изображением ощетинившегося пушками танка неопознанной марки и надписью: «Миру мир!».