Юноша скосил глаза — хорошая была чаша, изукрашенная пиала литра на два. Жорпыгыл аж срыгнул, пока выпил — тем не менее поднялся, поблагодарил правителя, приложив руку к груди:
— Велика твоя милость, великий хан! Хочу поделиться ею с одним из лучших моих воинов по имени Баурджин-нойон. Именно он увлёк за собой отборные войска Тогрула!
Ещё раз поклонившись, Жорпыгыл передал пиалу десятнику. Вот ведь, хитрая бестия! И как все повернул, гад! Хотя, конечно, неплохо было задумано, что и говорить — ведь верные Тогрулу кераиты вполне могли победить, если б как следует упёрлись. А так — увлеклись преследованием и вместо ловушки — а приготовить её найманам вряд ли бы хватило воинов — ускакали себе спокойно чёрт-те куда. Между прочим, у Баурджина было такое чувство, что Тогрулу кто-то специально помог. То, что подставили десятки его и Кэзгерула, — это, в общем-то, без обид. Какие обиды могут быть на «высокое воинское искусство», как объяснил случившееся в горах Жорпыгыл Крыса.
— Пей, пей! — Жорпыгыл поощрительно ухмыльнулся.
— Пью во славу и за здоровье великого хана! — Баурджин поднёс пиалу к губам… и чуть не поперхнулся. Ничего себе, вино! Арька — вот это что! Самая натуральная арька — продукт перегонки кумыса, нечто вроде молочной водки. Ну, конечно, Жорпыгыл потому её и не осилил, попробуй-ка выпей два литра за один присест! Однако литр вылакал, собака… вернее, крыса…
Чёрт, и не выпить… Пахнет-то как противно, Господи! А поставить на кошму недопитую чашу — значит оскорбить хана. Придётся пить. Закрыв глаза, юноша выдохнул и решительно осушил чашу быстрыми глотками.
— Вот, славный малый! — одобрительно отозвался кто-то из сидящих рядом. — Плесните-ка ему ещё!
Ещё?! Ага, спасибо на добром слове. И так-то в башке зашумело. Хорошо так зашумело, качественно, как после пары бутылок «Зубровки». «Зубровку», кстати, генерал Дубов не уважал — только с Брежневым её пил, за компанию. А так, сам по себе, с друзьями, предпочитал водку, ну, или, на крайний случай, «Стрелецкую».
— Пойду продышусь, — тряхнув головой, Баурджин поднялся с кошмы и, чуть пошатываясь, направился к выходу, изо всех сил стараясь не задеть никого из гостей и чувствуя спиной презрительный взгляд Жорпыгыла. Да и чёрт-то с тобой, псина! Смотри!
Выйдя на улицу, юноша прислонился к коновязи и долго смотрел в небо. Смеркалось, уже начинали серебриться первые звезды и тусклый осколок месяца. Ещё немного, и они постепенно станут жёлтыми, золотыми, а блёкло-синий небесный свод сделается бархатно-чёрным. Баурджину нравилось это время суток — уже не день, но ещё вроде бы и не вечер, что-то среднее. Когда ещё не переделаны все дневные дела, но уже ясно, что скоро — уже совсем-совсем скоро — отдых. Пища, чаша с кумысом, долгие вечерние рассказы, женщины… Женщины…
Юноше вдруг отчётливо представилась Кералан-Дара, златовласая лесная колдунья. Привиделась она ему всё-таки или нет? Всё было так реально… Особенно это… моральное падение, как выразился бы замполит Киреев. Что и говорить, хорошее было падение, дай Бог почаще б так падать!
Солнце, быстро приобретая пылающий ярко-оранжевый оттенок, уходило в сиреневую дымку далёких гор. Баурджин — вернее, Дубов — попытался представить, что там? Судя по всему — Алтай… предгорья. Там же где-то — истоки великих сибирских рек — Иртыша и Оби. Тайга — без конца и без края.
Послышался быстро приближающийся стук копыт. Баурджин отвёл взгляд от неба — интересно, кто это ещё приехал? А, наверное, Эрхе-Хара.
Нет! На конях были одни женщины, и довольно молодые. Девчонки! А впереди-то ничего, симпатичная. Личико приятное, белое, глаза — как звезды. Волосы — длинные, тёмные, волнами выбиваются из-под шапки.
— Оставьте меня, — выпрыгнув из седла, заявила звездоглазка. — Я побуду здесь.
— Но, Гурбесу-хатун, повелитель запретил нам…
— Я сказала, оставьте! И не бойтесь, я ещё не сошла с ума, чтобы пировать с мужчинами. Просто поговорю с мужем.
Громко посетовав, остальные девчонки послушно повернули коней. Лишь одна обернулась:
— Так нам возвращаться в юрту без тебя, Гурбесу-хатун?
— Да, да, возвращайтесь! — Девушка махнула рукой, как показалось Баурджину, раздражённо. — Я знаю дорогу.
— Но…
— К тому же вернусь не одна.
Девчонки наконец уехали, к явному облегчению звездоглазой. Проводив их взглядом, она подошла к коновязи и, задумчиво взглянув на Баурджина, произнесла одно короткое слово, которое можно было истолковать и как сокращённое пожелание доброго здоровья, и как просто — «привет».