Баурджин, как и все, тоже испытывал в этот момент какое-то ирреальное, ничем, казалось бы, не объяснимое счастье, всей душой упиваясь этим ночным рейдом, этим небом, серебряной луной, звёздами и, конечно же, степью.
— Хэй-гэй! Мы красные кавалеристы…
Юноша запел было, но тут же подавился попавшей в открытый рот мухой. Брезгливо сплюнув, обернулся и жестом поторопил остальных — показалось, будто бы парни уж слишком отстали.
— Там, за сопками, — летние пастбища Серых Спин, — показал вперёд Кэзгерул. — Предлагаю заночевать — не стоит идти в темноте через сопки, вполне можно угодить в какой-нибудь овраг и переломать лошадям ноги.
Баурджин и все остальные вполне согласились с таким утверждением, только лишь Аракча, по своему обыкновению, что-то ворчал себе под нос до тех пор, пока не уснул. Спали здесь же, в траве, стреножив коней и подложив под головы седла. Бескрайняя степь была сейчас мягкой постелью путников, а покрывалом — высокое звёздное небо.
Они проснулись, когда красный восход уже окрасил траву огненным светом. Багряные сопки отбрасывали длинные чёрные тени, было зябко, но, судя по обильной росе, день ожидался погожим, солнечным, тёплым.
Баурджин проснулся первым… ан, нет, первым был всё ж таки Гамильдэ-Ичен. Да что там первым — мальчишка, похоже, вообще не спал, а сидел вот так, устремив взгляд светлых серо-голубых глаз куда-то вдаль, и мечтал.
— О чём задумался, братец? — улыбнулся ему Баурджин.
— Судя по глупой улыбке — не иначе как о невесте! — прокомментировал Аракча и похабно захохотал.
— А ты помолчал бы! — вскинулся Гамильдэ-Ичен. — Не очень-то тебя тут кто спрашивает.
— Цыц! — шикнул на обоих десятник. — Некогда спорить, давайте живо по коням!
И вновь под копытами степь, и пряный запах трав, и в лицо — жёсткий горячий ветер. А впереди — высокие сопки, горы, издалека казавшиеся синими, а ближе вдруг ставшие разноцветными — коричневыми, тёмно-багряными, красными.
— Поедем оврагами? — обернулся Кэзгерул Красный Пояс.
Баурджин улыбнулся побратиму, кивнул. Свернули, спустились в овраг и — уже скрытно — поехали дальше, пока не достигли покатого склона сопки, поросшего густой травой и цветами — анютиными глазками, ромашками, трёхцветными луговыми фиалками, сине-красным иван-чаем, голубыми колокольчиками и васильками, розовым сладким клевером. Внизу, на склоне, паслось тучное стадо коров, было слышно, как лаяли сторожевые псы. Делать нечего, пришлось обходить, таясь по оврагам, меж сопками, в высокой траве.
Баурджин с Кэзгерулом, как и многие из тех, кто постарше, прекрасно понимали всю условность происходящего. Ну, естественно, Жорпыгыл вчера не искал никаких монголов, а с немногочисленной свитой ездил именно к Серым Спинам. Как говорится, у вас — товар, у нас — купец. Вот и договорились, и наверняка уже все предупреждены, и не стоило таиться. Нет, всё-таки стоило — обычай такой, да и красиво, одно слово — романтика.
Как и положено, парни подкрались к кочевью с подветренной стороны, чтобы не учуяли псы. Залегли, спрятав в кустах лошадей, укрываясь в траве, подползли ближе… Ага, вот они, девки! Невесты!
Девушки в красивых шёлковых дээли — видать, нарочно принарядились ради будущих женихов — поджав под себя ноги, сидели рядком и катали в войлок белую овечью шерсть, делая вид, что полностью поглощены работой. Ага, а одёжка-то — как раз для такого труда!
Парни подползли ближе, с интересом всматриваясь в невест.
— А они ничего, — возбуждённо шепнул на ухо Баурджину Гамильдэ-Ичен. — Работящие. А на лицо мне во-он та, крайняя, больше всех глянется. Нет, честное слово! Я б на ней женился бы! Только вот как именно её выкрасть?
В этом Баурджин никак помочь не мог — все девчонки на лицо казались одинаковыми. Одинаковые причёски «крыльями», одинаковые белила, брови одинаково подсурьмлены эдакими пикантными загогулинами, глаза — и те одинаковые, узкие. Да уж, поди тут разбери, которую красть?
Впрочем, кроме умника Гамильдэ, никто больше подобными сомнениями не страдал, ясно всем было — нужна первая жена, а значит, нужно брать. Любую, какая под руку повернётся, тут уж не до жиру, да и не выберешь. Да и не нужно! Положа руку на сердце, к чему столь тщательно выбирать первую в жизни жену?! Уж вторую, третью, четвертую — и сколько там ещё? — можно выбирать куда как лучше. И по расчёту, и — кому повезёт — по любви. И не только жён, но и наложниц. А первая, она и есть первая, пристрелочная, так сказать. Всё равно, ведь не очень-то скоро разберёшь — какая она? Если умна окажется — будет главной женой, верной помощницей мужа во всех делах, ну, а ежели дура… ей же хуже. Правда, если красивая и дура — это одно, а если одновременно дура и некрасивая — так это совсем другой коленкор выходит.