— Лу Ю — так зовут поэта, — пояснил чиновник и, явно хвастая, добавил: — Я с ним лично знаком!
— Хорошие стихи. — Баурджин тряхнул головой и подумал, что в переводе всё это звучит куда изящнее, нежели в оригинале, даже в нежных устах Мэй Цзы.
— Давайте прогуляемся по бережку! — предложил Чжэн Ло.
Баурджин снова согласился, хорошо помня приказ Темучина — ни в чём посланнику не мешать. Просто ходить рядом и наблюдать. Внимательно. А потом — подробно докладывать. Баурджин-Дубов этот приказ воспринял как надо — все правильно, разведка и контрразведка должны добывать информацию, а уж делать выводы и приказывать — прерогатива ставки.
И кой же чёрт посланника понесло к реке? Полюбоваться природой, стихи послушать? Ой, не смешите мои шнурки…
На всякий случай юноша старательно запоминал все те места, где они, хоть ненадолго, задерживались. У старой сосны, напротив большого серого камня, дальше… А дальше Чжэн Ло словно бы застыл у камышей, даже наклонился, умыл водою лицо.
Мэй Цзы снова заговорила, и посланник, оторвавшись от воды, зашагал дальше. Правда, перевести не забыл:
Хорошие был стихи, образные. Вот только в оригинале звучали хуже некуда, как-то отрывисто, зло.
И снова побрели, и опять почитали стихи, и остановились, и постояли, любуясь на игру солнца в светлой воде… Так и бродили, словно больше других дел не было — с чего, спрашивается?
Выставленные посты — пара-тройка вооружённых копьями и саблями всадников — попадались довольно часто, но всю компанию преспокойненько пропускали. Видать, как и Баурджин, получили соответствующий приказ — не мешать. Юноша уже давно порывался спросить у воинов — где караулы найманов? Да не успел — увидал сам! Вернее, сначала услыхал знакомый голос Гамильдэ-Ичена. Уж кто-кто, а этот парень явно не собирался изображать из себя конную статую, а болтал, болтал, болтал… Благо напарники ему достались не из особо разговорчивых — Кооршак с Юмалом. Вот тоже Гамильдэ-Ичен — светлоглазый, с тонкими чертами лица, с веснушками даже! — типичный монгол. Ну, хоть здоровяки парни, Кооршак и Юмал, на этих самых монголов походят — если хорошенько прищурятся. А вообще-то, никакие они не монголы — найманы! А кто такие найманы? По всем признакам — европеоиды…
Подойдя ближе, Баурджин навострил уши — что это там Гамильдэ-Ичен парням впаривает?
— И вот, когда наш нойон Баурджин-гуай получит наконец свои пастбища, мы тоже станем важными и значительными людьми! Станем-станем, в том нет никаких сомнений, это так же верно, как то, что Солнце вращается вокруг земли…
— Вот это как раз не совсем верно. — Баурджин вышел из-за кучи камней. — Точнее, совсем не верно. А, впрочем, не суть… Здорово, ребята!
— Да будут милостивы к тебе Иисус и Христородица, Баурджин-нойон! — наперебой обрадованно откликнулись парни.
Эта их радость была Баурджину приятна, да он и сам чувствовал, что соскучился по друзьям, уже вторые сутки несущим службу.
— А где мой брат Кэзгерул Красный Пояс?
— Поехал с другими десятниками к ханскому гэру. Видать, получить инструкции.
— Важный человек! — Юноша улыбнулся. — Гамильдэ, не вспомнишь ли, с какой девчонкой уехала Джэгэль-Эхэ?
— А что, твоя невеста ещё не вернулась? — с тревогой переспросил Гамильдэ-Ичен. — Сменимся — поедем искать!
— Обязательно, — Баурджин согласился со всей серьёзностью. — Вот только знать бы ещё — куда ехать? Так что за девчонка?
— Не знаю, — парнишка смешно наморщил веснушчатый нос, — не из наших, точно… Такая, желтокожая… Да вот же! Вот же она!
Гамильдэ-Ичен с удивлением кивнул на идущую вдоль реки Мэй Цзы!
— Точно — она? — вскинул глаза Баурджин.
— Она, она, — с жаром уверил Гамильдэ-Ичен. — У меня глаз, как у сокола!
— Как у пустельги у него глаза, — захохотали Юмал с Кооршаком. — Такие же круглые и пустые!
— Э, кто бы говорил, верзилы!
— Чертяка пустоглазый! Слышишь, Баурджин-гуай, он вчера целую ночь рассказывал про плешивых людей. Есть, говорит, целая страна, где одни плешивые и живут. Правду говорил или врал?