— Ты тоже не расслабляйся, дылда… — сказал коротышка и печально задумался. — Придешь как миленький.
Они остались вдвоем: каждого терзали свои беды и трагедии, но Гарту, совершенно ясно, было просто невыносимо.
В голове Эколта собралось слишком много мыслей и тревог. Но одна доминировала над остальными. Перед лицом стоял образ прекрасной голубоглазой девушки с пшеничными волосами и рыбьим хвостиком. Мысли об утонченных чертах заставляли выглядеть полным дурачком. Наверное, он и был дурачком. А когда он воспроизводил в голове звучание ее тоненького голоска… Но как только мысли доходили завтрашнего отбытия из цитадели — острая кинжальная боль пронизывала тело, а быстрый жар проносился с холодных ног до влажного лба.
Послушники начинали выбираться из жилищ.
— Слушай, — произнес Ами тихо, — не мое дело, если не хочешь — не отвечай…
— Говори уже. Хуже вряд ли будет.
— …ты предупредишь Юви о том, что тебя ожидает?
Гарт не предвидел вопроса и, как по обыкновению, веки изобразили чреду цикличных морганий — он даже подозрительно сощурил их:
— А что?
— Да так, — завибрировал голос Эколта, — ей же будет, наверняка, любопытно?
— Сообщу, — широко зевнул недоросль, и не думая прикрыть огромную пасть.
Эстет подмигнул, а уголочки поджал в тугой усмешке:
— Сорвешь букет ароматных хризантем?
— Шутишь? — Неохота заструилась на квадратном лице. — Делать мне нечего?!
— Почему? Сделай ей приятный сюрприз, увидишь, как она вмиг засияет!
— Да пошла она… — Коротышка сплюнул на серый камень тротуара. — Думаю, перебьется как-нибудь и без них.
Как он может так говорить про нее? Что она сделала ему? Эколта покоробило.
— Я без задних мыслей, но скажи, ты хоть любишь ее?
— Знаешь, Амеон, Ювиада меня сейчас волнует меньше всего на свете. Вот если бы она плавать меня научила за пару часов или отправилась бы вместо меня на палубу, то тогда, да — еще можно было бы что-то придумать.
Эколт, дивясь равнодушию друга, искривился, но ему и вмешиваться не пришлось — Гарт сам вывалил непредвзятое мнение:
— Что ты так печешься о ней? Ты полагаешь, что она единственная и неповторимая, да? Нет, это далеко не так: Юви не была первой, не станет и последней. Хотя, я бы выразился, крайней, последней — звучит, как окончательный и бесповоротный приговор, — он злорадно оскалился. — Любовь, вообще, в корне ошибочное понятие: по большому счету нам нужна только страсть и услада, а чувства придуманы, чтобы хоть как-то оправдать людскую похоть. И лучше уж смириться с этим единожды, чем тысячу раз ударить лицом в грязь.
— Я не верю, что это ты говоришь… — не докончил Ами.
— Дружище, ты просто мечтатель, краснеющий при виде девушек… А думать за тебя начинает твой маленький дружок, откуда тебе знать? — Гартиммер усмехнулся. — Даже твоя воображаемая муза тебя покинула, или кто там у тебя? Кавалер? Ты слишком наивен.
— Может и так… Но говорить, как ты — гнусно и низко!
Амеон вскочил, намереваясь уйти, как друг выкинул следующую реплику:
— И что? Весь мир не обидишь. А вот он тебя — запросто! Юви мне еще спасибо скажет!
— Тебе? Что ты ей принес, кроме боли и отчаянья?! А?! Ничего! За что она тебе спасибо скажет?
— За то, — слащаво продолжил Гарт, — что я ее научил жизни!
— Молись, чтобы у тебя это не получилось!
Эколт смерил его взглядом и обиженно потупился вниз:
— Когда-нибудь в этом мире всем воздастся по заслугам!
— Это вряд ли. А молиться-то кому? Владыке? Или у тебя есть еще пара богов в запасе? Чего заткнулся? — вспылил Гартиммер. — Аргументы закончились?
Амеон почувствовал, как к горлу подступили слезы:
— Да ты ее просто не достоин! Слышала бы она тебя сейчас…
— Постой-ка, — тихий пронзительный звук доходил до самых тонких струн души, небрежно дергая каждую из них, — да она ж тебе дорога…
Все тело словно пронзило копьем. Стало больно, стыдно и страшно…
— Побежишь признаваться, пока еще не слишком поздно?
Нижняя губа Ами поднялась, а весь рот хаотично завибрировал. Из уголков глаз мигом потекли прозрачные капли, окропляя каменные плитки площади. Руки сжались в крепкие кулаки:
— Какой же ты все-таки…
— Урод? Тварь? Реалист? Ты это хочешь сказать?
Тело пробило на горячую дрожь, а в горле застыло что-то твердое. Липкий грязный пот стекал с висков, разъедая глаза, а просачиваясь сквозь зубы — он отдавал солоноватой кислотой. Амеон оскалился — через лунку на месте недостающего клыка съезжала вязкая слюна.
Гарт привстал, готовясь к потасовке: