— Что стал, романтик?!
— Дерьмо боязливое, вот ты кто! — неразборчиво кинул Ами. — Самое последнее дерьмо!
Он едва не зашелся навзрыд и поспешил убраться подальше.
— Да что ты? — коротышка закатил рукава. — Может, проверим, кто из нас трус?
Амеон уже бежал прочь.
— Да ну и пошел ты в задницу, идеалист хренов! Невинный и чистый Амеон, как же, поглядите! Возомнил о себе! Евнух долговязый!
Романтик быстро завернул за угол казармы.
— А сейчас, — бубнил Гартиммер, очевидно, сам себе, — я бы хотел немного выпить, если никто не против?! У нас ведь торжество, какое никакое… А у кого-то день не задался, сука!
Недоросль отправился за свежей кружкой доброго эля. Слоняющиеся на улицах послушники смотрели на крикуна с откровенным недоумением и неприязнью.
***
Он вошел без звука. И выдал его ничтожный скребок подошвы о камень. Как опрометчиво.
— Приветствую, — высокий мальчишеский голос прозвучал по зале лазарета, — как ты себя чувствуешь? Я принес ржаного хлеба… — не докончил он.
Что-то ужасное остановило его и мурашки побежали по спине. Буханка хлеба, рассыпаясь, рухнула рядом с ножкой кровати.
Заспанный глаз оглядел визитера, засохшие губы делали безуспешные потуги шевельнуться и вымолвить хоть слово. Лежебока сглотнул, выдохнул, и рука приложила титанические усилия, чтобы приподнять тяжелое тело. Не вышло. Он отмахнул от себя клубы пыли и зашелся глухим кряхтением, согнувшись в мучительную позу.
«В чем подвох? — подумал Тури. — Где же твои названные братья? Почему не празднуешь победу? Неужто пришел вернуть должок?»
Он аккуратно отодвинул повязку со второй половины лица.
Левый зрачок пациента держался открытым, изрубленная бровь, на которой виднелся еще свежий шрам, опустилась вниз, а другая наоборот — резко взлетела, выражая подозрение. Эффект не заставил себя долго ждать.
«О, Владыка! Глаз… Его глаз… Он разрублен… Он красный. Красный, как… Как… Так, наверное, ты сейчас думаешь, да?»
— Смущает? — слабо прохрипел Туорэм, с трудом скрывая пламенеющую боль, дотронулся до рассеченной щеки.
Эколт молчал, нервно теребя хвост на затылке и примечая как вздулась и извилась вена возле левого виска Туорэма.
«Не нравится? — Тури хотелось усмехнулся. — А как же стереотип, что шрамы красят мужчину?»
Амеон, сглотнул.
— Тебе больно? — он заметался. — Скажи, где…
«Проще сказать, где не больно…»
Тури повертел головой. Слегка шмыгнул носом и зрячий глаз его тут же наполнился горькими слезами. Он сжал зубы и неуклюже вытер щеку трясущимся рукавом. Кисть уже никогда не будет такой ловкой, как прежде — мышцы шеи и плеча то и дело мучил спазм. Он искренне боялся заглядывать под бинты. Успокаивает лишь то, что он правша. Но это маленькая радость среди огромного водоворота ужаса… Под большим вопросом было то, смогут ли ноги поднять его с койки.
Он переложил побрякивающую цепочку с медальоном в другую пятерню. Тыльная сторона заиграла светлыми красками.
«Но, видимо, — Тури насильно улыбнулся, пытаясь выдавить неподдельное наслаждение, — у всего есть своя цена?»
— Медальон… Но откуда? — Ами с трудом разглядел переливающуюся светом гравировку. — Неужели… Ты успел?
Тури кивнул и тут же сморщился от боли в шейном позвонке. И зачем только ему сдался этот кусок рыжего металла? Только болтается на шее без надобности и натирает шею время от времени… Однако он сделал это — вернул свой талисман спустя столько лет. Маттэ заплатил сполна, а что может быть прекраснее? Правильно, только если и Люциам заплатит сполна… Но это мечты. Несбыточные мечты, которые Тури потихоньку превращает в цели…
— Этот бой… Поистине ужасное зрелище! Я видел, — Эколт неприкрыто пялился на окровавленные швы в брови, — ты произвел впечатление!
И тут, как по команде, желваки на смуглых щеках Туорэма заиграли. Черты лица сделались острыми, а взгляд сердитым и разгневанным.
«Неизгладимое, полагаю? А, по-моему, я воткнул лезвие в шею тупой мрази? — Тури ударил кулаком по перине и скорчился от спазма. — Да, самой обычной, лысой мрази! И все! И другие поплатятся. В свое время…»
Он молчал — за него говорила мимика.
Послышался крик. Мимо товарищей шмыгнула девчушка. Лекарка. Она мигом направилась к разоравшемуся послушнику. Бедолаге булавой раздробило колено, и любая секунда бодрствования приносила массу пыток. — Лишь отвар в руках лекарки способен погрузить воина в царство блаженства.
Ами оглянулся, не подслушивает ли их кто. Наклонился и перешел на шепот:
— Но почему Маттэ? Ты мог выбрать любого! Зачем рисковать…