Они ничего не понимают. Они не знают, на что ему пришлось пойти, какие жертвы вынести и что для него значит этот поединок. Лишь бы они не догадались ни о чем. Но это невозможно, ведь не дурак же он болтать об этом налево и направо? Не дурак же он…
Толпа строила живой коридор, чтобы пропустить названных бойцов.
«Но почему он с такой охотой подписал себе смертный приговор?!» — Голос внутри лишь задавал вопросы, а отвечать на них был должен сам послушник.
— И почему из этой необъятной толпы должны схлестнуться именно они? — Философски сказал Эколт вслух и не заметил этого. — Как будто судьба…
— А может, ее ирония? — Перебил Гартиммер с умным видом, точно строил коварные козни. — Может, так предначертано?
— Вот тебе на — фаталистом заделался, — исполин прокрутил колун на проушине. — А быть может, проблемы как раз не у Тури?
— Ага, — хмыкнул недоросль, — а солнце садится не на западе… Кранты ему!
— Верно, — хмыкнул амбал, — во кои-то веки вынужден с тобой согласиться.
Амеон был готов прожевать язык, насупился.
Послушники продолжали расступаться. Гладиаторы достигли арены.
Туорэм, заметив троицу, кивнул и улыбнулся. Действительно, эта улыбка служила ему самой верной броней от любых невзгод, да и носить ее легче, чем стальные латы. Хотя сейчас он все-таки нацепил хауберк, доходящий юбкой ниже колен, тряпичные штаны и кожаные боты. Из оружия захватил круглый щит и, на удивление всем, дробящий шестопер. В ботинке спрятался кинжал… Любимый кинжал.
Капюшон из металлических звеньев свисал с головы, словно хламида, еще больше сутуля его и без того искривленную спину. Нос выдавался вперед, как и немалый кадык, на несколько сантиметров, превращая их обладателя в подобие хищной птицы, которая вылетела на охоту в поисках жертвы. Птицы, которая неделями не может поймать дичь — под веками вечно мелькали синеватые круги, щеки вваливались внутрь. Да и в целом лик создавал вид измождения и усталости.
Трое стояли, словно истуканы, не отводя взора от ходоков. Амеон пожелал удачи Туорэму, но озвучить послание не рискнул. Корить себя за трусость он начал сразу же. Конечно он трус! И эгоист. И почему все должно быть именно так? Вот бы повернуть время вспять…
Маттэ шел следом, догоняя Тури и демонстративно раскачивая плечами, что, однако, проблематично делать в металлическом обмундировании. Под латами билось что-то звонкое:
— Эй, неудачник, забыл, что сегодня бой и по обычаю прихватил только гамаши?
Получив, как и ожидалось, хладную и безжизненную реакцию, Маттэ плюнул оппоненту прямо в лицо. Тот вытер рукой и пошел дальше.
— На меня смотри, когда говорю, выродок! Твоя мамаша не научила тебя манерам? Или работа в борделе отнимала все время, — кривозубый расхохотался, — и силы? А папаши, небось, и вовсе не водилось?! Действительно, зачем нормальному мужику такая потаскуха?
«Не особо впечатляет, говнюк. Хвалебные оды о моей почетной династии уже давно не цепляют мою душу».
Железный кулак Маттэ метнулся в сторону затылка в кольчуге, но наткнулся на плечо. Тури шагал вперед, как ни в чем не бывало, только ссутулился еще сильнее.
«Ты думаешь, что лучше нас, — вспомнил он слова Маттэ, — что ты выше этого дерьма и находишься кругу недостойных тебя?»
— Что, поджилки затряслись, кривой уродец? — На сей раз плевок угодил в ботинок. — Даже за мамочку трусишь заступиться? За единственного человека, которому ты был не безразличен?! Или был…
«Ребята, пора спустить горделивую суку с небес!» — навеяло снова. А потом всплыл образ юнца в кругу обезумевшей банды. Он, беспомощный, лежал под бесконечным шквалом ударов, съежившись в позу эмбриона. Визга не вырвалось, хотя душа кричала раскатами грома…
— О, Владыка, — вновь напомнил о себе Маттэ, — какой же ты никчемный! Ты никому не нужен, ты сам-то хоть это понимаешь? Все будут только смеяться над твоими останками, и никто, слышишь, никто не будет плакать! Никто не почтить тебя добрым словом — все забудут твое имя и не вспомнят никогда! Тебя даже не похоронят по людским законам! А знаешь почему?! — Маттэ с размаху всадил саблю во влажный грунт и поставил руки на пояс. — Потому что ты хуже хромой лошади, бесполезнее блохастого пса!
«Интересно, он заранее готовил текст или импровизирует? Хм… Нет, кого я обманываю? Он импровизирует, ха! Какой вздор! Это больше походит на затертую годами молитву».