Ведь в Питере уже не первый случай,
когда так зверски пользуют девиц.
Потом решил, что, сколь муде не мучай,
в мошне не сыщешь больше двух яиц.
Что мне известно? Что преступник мелок,
что росту он полутора вершков,
что усыпляет он наивных целок
при помощи каких-то порошков
и что в момент, пардон, совокупленья,
чуть обмакнувши в устьице елду,
вгрызается туда в одно мгновенье
и превращает целочку в пизду.
Естественно, что кой-какие части -
срамные губы и куски лядвей -
попутно исчезают в мерзкой пасти,
и жертва часто гибнет от кровей.
Уже погрыз он восьмерых мещанок
и благородных девиц штук пяток.
Ярится граф Шувалов, мой начальник.
Схожу-ка я, пожалуй, на каток.
Каток - такое дьявольское место,
невинность там легко разгорячить.
Туда звала меня моя невеста.
Ох, любит девка ножками сучить!
Не нарвалась бы на того мерзавца!
Подаст ей лимонаду с порошком
и станет в полумёртвую вгрызаться,
накрыв бедняжке голову мешком.
Ох, заходилось сыщицкое сердце!
Скребутся кошки изнутри груди.
В "Олимпию", едва успев одеться,
бегу. А вон Дуняша впереди.
Невестушка! Но кто там с нею рядом?
Тщедушный хлюст в кашмировом пальто.
Сейчас, сейчас расправлюсь с мелким гадом,
вмиг превращу злодея в решето.
С разбегу как заехал локтем в шею -
вопит и верещит как заяц он!
Ударил по лицу - и цепенею...
Так это ж граф Шувалов, мой патрон!
А рядом с ним - нет, вовсе не Дуняша,
премерзкая карга из старых дев.
"Роман Петрович, как семейство ваше?" -
проквакал я, вконец оторопев.
Недолгою у нас была беседа.
Из Управленья мне пришлось уйти.
Но по моим подсказкам Целкоеда
коллегам вскоре удалось найти.
Им оказался немец-лекаришка,
лечил бесплодье у замужних дам,
да надоели перезрелки, вишь-ка,
решил пройтись по свеженьким рядам.
Я видел это испаренье ада,
когда его погнали на этап.
Таких, конечно, жечь и вешать надо,
чтоб Божий страх в душонках не ослаб.
В день свадьбы благодетель граф Шувалов
в сыскную службу вновь меня вернул,
и с новым ражем я в дела нырнул,
и дослужился, вишь, до генералов.
Пишу сие, чтобы потомки знали,
какие страсти в Питере бывали.
Царь
На двадцать пятом лете жизни
один блондинчик-симпатяга
свисал, мусоля сигарету,
с балкона ресторана "Прага".
Внезапно пол под ним качнулся
и задрожала балюстрада,
и он услышал гулкий шёпот:
"Ты царь Шумера и Аккада".
Он глянул вниз туманным взором
на человеческое стадо.
"Я царь Шумера и Аккада.
Я царь Шумера и Аккада".
На потных лицах жриц Астарты
пылала яркая помада.
Ступал по пиршественной зале
он, царь Шумера и Аккада.
Смахнув какой-то толстой даме
на платье рюмку лимонада,
он улыбнулся чуть смущённо,
"Я царь Шумера и Аккада".
И думал он, покуда в спину
ему неслось "Лечиться надо!":
"Я царь Шумера и Аккада.
Я царь Шумера и Аккада".
Сквозь вавилонское кишенье
московских бестолковых улиц,
чертя по ветру пиктограммы,
он шествовал, слегка сутулясь.
Его машина чуть не сбила
у Александровского сада.
Он выругался по-касситски.
"Я царь Шумера и Аккада.
Я Шаррукен, я сын эфира,
я человек из ниоткуда", -
сказал - и снова окунулся
в поток издёрганного люда.
По хитрованским переулкам,
уйдя в себя, он брел устало,
пока Мардук его не вывел
на площадь Курского вокзала.
Он у кассирши смуглоликой
спросил плацкарту до Багдада.
"Вы, часом, не с луны свалились?"
"Я царь Шумера и Аккада.
Возможно, я дитя Суена,
Луны возлюбленное чадо.
Но это - миф. Одно лишь верно:
я царь Шумера и Аккада".