Но лицо она узнала сразу — то же самое, что было у птиц.
— Указчик? — спросил Сун Юньхао недоверчиво. — Они разве не мрут сразу следом за хозяином?
Существо распахнуло рот и плюнуло тёмной ци. Ло Мэнсюэ заслонила барьером себя и Сун Юньхао.
— Почему ты не хочешь уйти? — спросила она осторожно. — Тигр, который тебя убил и держал в плену, уже мёртв.
— Если я вернусь, меня опять заставят работать. Лучше я останусь в горах. Я теперь тут владыка.
Рот приоткрылся снова, но вместо плевка существо быстро облизало языком чёрные губы.
— Тигр был слабый, — проговорил мальчик — наверно, это всё-таки был мальчик, хотя теперь его безжалостное лицо стало совсем взрослым, даже старым. — Трусливый. Хотел сидеть в своём логове. Но я заставил его шевелиться.
— Это ты убил хозяйку чайной?
— Разбойники. А разбойников убил я. Натравил на них тигра. Но они были слабые, все трое. Ползали на брюхе, умоляя отпустить их. И тётушка, которая пришла из города, тоже была слабая.
Ло Мэнсюэ не сразу догадалась, что под тётушкой он имеет в виду Ван Синью, которой было немногим больше двадцати: всё же во многих отношениях он мыслил, как ребёнок.
— Тех, кто заставлял тебя работать, уже давным-давно нет на свете, — сказала она ласково, как ребёнку.
Сун Юньхао скривился:
— Просто возьми меч. Часть ядра, что была в Вэйдэ, мы уничтожили. Теперь добить легко.
— Жалко его.
— Моего щенка мне жальче. Не могу тут жалостью разбрасываться. Этот по доброй воле не уйдёт.
— Мне нужен сильный заклинатель, — сказал мальчик. — Он наденет шкуру и станет новым владыкой здешних гор. А я буду указывать тигру дорогу.
— Размечтался, — усмехнулся Сун Юньхао. — Сильный не станет тебя слушаться.
— Мы вместе придём в Иньчжоу и уничтожим его. Иньчжоу сожрал моего второго брата. А мы сожрём его.
Ло Мэнсюэ провела сложенными пальцами по клинку Лумина и вонзила его в землю, беззвучно повторяя слова, открывающие Врата Очищения.
— Проклятая! — заорал маленький дух. — Не трожь меня!
Многие мстительные духи отказывались уходить спокойно — на памяти Ло Мэнсюэ только призрак одной несчастной женщины рыдал от радости, узнав, что наконец освободится, а все остальные слишком помешались на своей страсти, но такой яростной ненависти она не видела уже давно.
Счастье ещё, что он был слаб, а жертвы подчинялись ему больше потому, что верили в могучего тигра, как в карающее божество. Теперь, когда тигра окончательно не стало, его спутник неминуемо должен был развеяться вместе с ним, пусть ненависть и продержала его на земле намного дольше обыкновенных духов-указчиков.
— И ты, ублюдок! — кричал дух. — Ты должен был надеть шкуру! Мы убили бы всех!
— Ты ошибся, — сказал Чжан Вэйдэ. — Я так себе заклинатель. Не очень сильный.
— Проклятые!
— А-Жун! — какой-то старичок выбрался из ивняка и зашагал к чайной.
Кажется, тот самый, что рыбачил утром на берегу. Он был в соломенной накидке, но шляпа пропала — на макушке торчал тощенький белый узелок из остатков волос. В корзинке для улова не трепыхалось ни одной рыбёшки.
Названный А-Жуном застыл, не пытаясь уклониться от силы Ло Мэнсюэ. Его лицо стало скорее тоскливым, чем ненавидящим, — такое скорбное выражение померещилось Ло Мэнсюэ на личиках крылатых духов.
— Второй брат, — пролепетал А-Жун.
Его голос стал совершенно писклявым, а лицо покрылось сетью морщин, как и у дряхлого рыбака, будто за несколько мгновений он прожил все непрожитые семь или восемь десятков лет.
— Почему ты не вернулся, второй брат? — спросил А-Жун плаксиво.
— Я вернулся. Каждое утро сижу здесь на реке. Только ты меня совсем не видишь. — Старичок, кряхтя, наклонился, поставил корзинку на землю, пробормотал: — Да, здесь всегда клевало плохо. Вот как, значит, барышня.
Ло Мэнсюэ изумило, что он обращается к ней. Смертные могли, конечно, увидеть внешние проявления духовной силы, но сами построения едва ли.
— Наш старший брат женился, — заговорил старик отрешённо, будто древнюю легенду рассказывал. — Скверная у нас была невестка, злющая. При родителях-то она ещё побаивалась верховодить, а как их не стало, начала всем в доме заправлять, нам совсем житья не стало. Я и ушёл в Иньчжоу, как мне тринадцать исполнилось, в тот год, как государь Ань-ди скончался. Бросил совсем эту проклятую деревню, даже родительские могилы бросил. Думал, как пристроюсь в городе, заберу А-Жуна.
— Ты не вернулся, — А-Жун бессмысленно раскачивался из стороны в сторону.