Он ухмыльнулся, уже направляясь к кузову пикапа. Но, едва заглянув под брезент, как тут же выпрямился и выругался:
- Да чтоб тебя медведь утащил! Косой, ты чего тут натворил, а?!
Из-под тента поднялась растрёпанная голова Косого. Он спокойно вытер рот тыльной стороной ладони, громко отрыгнул и с совершенно невозмутимым видом ответил:
- В смысле "натворил"? Я просто ел. Что за паника, как будто пульт от ракеты проглотил.
Он нехотя поднялся на ноги, потянулся, поскрипывая суставами, и начал отряхивать с себя крошки, оставшиеся после плотного "перекуса". И что самое главное, невероятно вкусного!
Людвиг заглянул внутрь кузова и замер. Ужас и скорбь пополам отразились на его лице: пустые банки от тушёнки и обёртки от галет были разбросаны повсюду, словно после нашествия саранчи.
- Ты, свинья непуганая, – взвыл он, – ты один сожрал пять банок тушёнки?! За одно утро?! Да ты чего, в себя не приходишь с войны?
Ярослав фыркнул:
- А что такого-то? Вкусная была, между прочим. Я только разогнался, ты меня прервал на середине удовольствия. Да и питьевая вода в машине – вон целый запас, хоть залейся. Чего жалко-то?
Косой вновь потянулся и хрустнул шеей, словно совсем не ощущал, что объелся до одури.
Людвиг скривился, глядя на его раздутый живот:
- Ты на четвёртом месяце, что ли?! Вот серьёзно, у тебя пузо как у беременной! Тебе не жмёт, не колет, а? Или ты планировал объесться до комы?
На самом деле, прошли времена, когда Ярослав Косой довольствовался объедками. В самые голодные дни он откладывал пайки для Лёшки, оставляя себе лишь самый минимум. А теперь, когда жизнь чуть наладилась, он, казалось, решил наверстать всё сразу.
Да и тушёнка была не абы какие – добротной, да по галеты, хрустящие, ароматные. Особенно с луком. А уж такие деликатесы, как соль и сахар, в их родном городе считались настоящей роскошью. Чаще всего из еды у них была варёная картошка, да и та – почти без вкуса. Так что сейчас Ярослав с аппетитом глотал то, чего раньше даже в руках не держал с прошлой жизни.
- Да это всё потому, что ты сам разрешил мне залезть в кузов! – огрызнулся Косой, мотнув головой так, что прядь волос, пропитанная потом, слиплась. – Хотя, если уж ты об этом заговорил, мне действительно нехорошо…, – Он спрыгнул на землю с металлическим звоном подошв и рванул в сторону ближайших кустов. – Вы пока кушайте без меня, – крикнул он через плечо. – А меня… извините, нужда зовёт!
Он почти сразу исчез за пригорком, оставив после себя только пыль и слегка тревожный запах.
Людвиг Булавкин нахмурился, глядя ему вслед. Остальные переглянулись – обстановка в пустошах и без того была напряжённой, а тут ещё и этот гастрономический торнадо в лице Косого.
- Может, всё-таки позволим ему ехать внутри? – неуверенно произнёс один из бойцов, мнущий в пальцах пустую пачку от армейских галет.
Людвиг метнул на него тяжёлый взгляд, словно тот предложил впустить в машину голодного волка.
- Это ещё почему? Мы теперь беженцев будем к себе в кабину сажать? Ты посмотри на него – ни формы, ни дисциплины. Один беспорядок.
- Да я просто подумал…, – пробурчал тот, потупившись. – Если он ещё два дня будет ехать в кузове и продолжать жрать с таким аппетитом, боюсь, мы до Крепости 333 с пустыми руками приедем.
Людвиг задумался. Он в уме прикинул, сколько уже съедено и сколько осталось. По грубым подсчётам выходило, что с такой скоростью запасы закончатся раньше, чем они пересекут старую границу у ручья с вымершими берёзами.
- Пожалуй, ты прав, – нехотя признал он. – Этот парнишка сожрёт весь наш пай, даже не чихнув.
Так, после недолгого, но весьма оживлённого обсуждения, группа приняла мудрое, хоть и болезненное решение: посадить Косого в кабину, где за ним можно будет хотя бы приглядывать.
Когда Ярослав вернулся, посвежевший и довольный, ему торжественно сообщили новость. Но вместо благодарности, тот вдруг помрачнел, как будто его личное достоинство наступили грязным сапогом.
- Я не буду в машину садиться! – воскликнул он, театрально хватаясь за сердце. – Вы что, издеваетесь?! Я же беженец! Пыль дорог, холод кузова – вот моя доля. А вы хотите меня на мягкое сиденье, да ещё и рядом с вами?!
Он обернулся к остаткам своих крекеров, которые успел припрятать за канистрой.
- Оставьте меня с моей тушёнкой и галетами! Они меня понимают! И не осуждают меня, между прочим!