А ведь когда-то всё было иначе. В те первые дни, когда Ярослав Косой только начинал своё скитание по пустошам, он двигался медленнее, чем полусонные караси в луже. Но сейчас – сейчас он сам был как вода: стремительный, неуловимый, точный.
Он выдернул заострённую ветку из воды – с той же лёгкостью, как раньше срывал в прошлой жизни яблоки с бабушкиного дерева. Рыба – чёрная, как уголь, с широкой головой и маленькими, злыми глазами – заходилась в отчаянной пляске, хлеща по воде хвостом, будто пыталась пробить в реке дыру. Казалось, сама река содрогнулась.
Но Ярослав уже отступил, ступая мягко и осторожно. Что-то в воздухе сменилось – напряжение, ощущение, будто он невидимо пересёк черту. Его ноздри уловили сладковатый запах крови, а взгляд остановился на мутной воде ниже по течению. Там, в полутьме, клубилось нечто: плотная, шевелящаяся масса силуэтов.
Он прищурился.
- Рыба?.. – пробормотал он. Но интуиция кольнула затылок.
Недолго думая, он опустился на колено и ловко распорол тушу. Склонив голову, аккуратно извлёк внутренности, пар от ещё тёплого брюха поднялся в прохладный воздух, и на миг стало ясно: это не просто река. Это место, где смерть ждёт под каждым камнем.
Он бросил кишки обратно в воду – не по глупости, а по расчёту. Тащить рыбу с потрохами к лагерю – верный способ навлечь беду. Ещё не забылись воспоминания, как однажды запах обычной крошки от крекера привлёк к лагерю не то, чтобы медведя – настоящего монстра на четырёх ногах, с рогами как у лося и глазами, полными безумия. Да, тут и медведи бывают в чешуе и с рогами.
Нет уж. Рыбьи косточки, обглоданные шкурки и даже зола от костра должны были уйти как можно дальше от того места, где собирались ночевать.
И вот, стоило внутренностям коснуться воды, как она взорвалась. Вихрь чешуи, пены и кровавых всплесков – в реке началась бойня. Рыбы бросались на отбросы, теряя всякий инстинкт самосохранения. Они кусали не только добычу – они рвали друг друга.
Стоило одну поранить – и её тут же пожирали соседи. Никакой пощады. Один момент – и от крупной особи оставались только пузыри. Ярослав замер, наблюдая, как хищная река разрывает сама себя.
- Вот уж действительно, мясорубка, – выдохнул он.
Он попытался представить: что если бы туда, вместо рыбьих кишок, попал человек? Эта мысль похолодила его изнутри. Живым не уйдёшь. Даже руку сунуть – и ту не вернёшь.
И вдруг… всё стихло. Словно кто-то дёрнул за нити. Рыбы, как по команде, бросились прочь. Беззвучно, стремительно, одна за другой, и в миг в воде осталась лишь кровь.
Ярослав окаменел. Его взгляд скользнул вверх по реке, в ту сторону, куда никто не смотрел.
- Чёрт, – только и сказал он. – Надо валить.
Он развернулся и пошёл. Быстро, без лишних движений. Всё, что может испугать стаю агрессивных рыб, лучше не видеть вовсе.
По дороге к лагерю он шёл молча. Ноги ступали по пружинистому мху, но мысли в голове клубились, как те самые рыбы. Что произошло с этим миром? Почему звери мутируют, превращаясь в чудовищ, а люди… остаются прежними?
Или нет?
Он вспомнил старика Богдана, что таскал бревно, как зубочистку. Вспомнил Лёшку, у которого реакция быстрее, чем у любой крысы в лаборатории. Да и сам он, Ярослав…. Был ли он когда-то таким?
В лагерь он вернулся на закате. Солнце ушло за Уральские горы, в небе вспыхивали первые звёзды. У костра сидели бойцы из крепости тянули кашу из жестяных банок и открытых консервов. Их ужин был сытным, но унылым. Мясо в банке – это не пища, это наказание. Тушитьтушёнку тоже надо уметь, а судя по вкусу уже сожранных Косым экземпляров, про них так не скажешь.
И тут в воздухе запахло… свежей рыбой. Аромат жареной шкурки, слегка пригоревший жир, шипение на костре.
Ярослав вошёл, не торопясь. В руках – чёрная рыба, уже почищенная и разделанная, с тусклой, но ароматной плотью. Ну не при них же её готовить.
Все взгляды на него. Кто-то чуть не поперхнулся кашей.
Они помнили, как он ушёл с пустыми руками. Даже без сухаря за пазухой. В одной куртке, будто просто прогуляться вышел. Людвиг Булавкин даже хмыкнул с издёвкой: мол, вот, сейчас этот пацан покажет, как ловить рыб… взглядом.
А теперь – вот он. Вернулся. Живой, с добычей. С запахом, который перекрыл весь их ужин. С реальной пищей, горячей, настоящей.
И с чем-то ещё в глазах. Тем, от чего их, без объяснений, начинало слегка трясти.
Косой всегда держал при себе свои три верных спутника, без которых не отправлялся ни в одну вылазку в пустошь: металлическая чашка, костяной нож, отполированный от частого использования, и коробка спичек с выгоревшим от солнца до неузнаваемости логотипом. Конечно, он знал и умел использовать и другие способы разжечь огонь: трение, кремень, линза – но, ей-богу, если можно упростить себе жизнь – зачем усложнять? Коробок едва занимал место, зато давал уверенность: тепло и пища будут, если повезёт не умереть раньше.