Косой молча поднял взгляд к небу. Над головой мерно били тяжёлые куранты крепости – четыре часа пополудни. Звон гулко разносился по улицам, будто напоминая, кто здесь хозяин.
Он улыбнулся, как человек, которому наконец позволили перевести дух.
- Свободны, – негромко бросил он, складывая мел на подоконник.
- Все встать! – отрапортовал староста класса, уже по инерции.
- Спасибо, учитель! – хором отозвались ученики, разом подскочив со скамей.
"Благодарность получена от Вадима Долгих +1"
"Благодарность получена от…"
Ярослав на секунду нахмурился. Его рука автоматически метнулась к внутреннему счётчику – и застыла. Что за…. Почему всего девять жетонов? Девять?!
Он мысленно пересчитал. Класс – двадцать четыре человека. За подобную разгрузку и облегчение души он ожидал минимум два десятка "спасибо". А тут – меньше половины.
- Да как же так?.. – пробормотал он себе под нос. – Значит так, занчит так быстро привыкли, что вас отпускаю, как детей с продлёнки? Даже спасибо не скажете? Ну ничего… жизнь вас ещё научит, как вести себя с теми, кто может быть вам полезен.
Ученики уже ринулись к двери, не веря своему счастью, как вдруг за их спинами раздался холодный, как северный ветер, голос:
- А ну стоять. Все обратно. Сейчас я вам расскажу, откуда я знаю, сколько именно хрящевых колец в человеческой трахее...
Класс замер, словно вкопанный.
Вадим Долгих и Лёня Юдин, стоявшие ближе всех к выходу, выглядели так, будто им сейчас придётся обнимать атомную бомбу. Остальные медленно и обречённо вернулись на места.
Ярослав стоял у доски, глядя на них с видом безжалостного судьи.
- Вот теперь, детки, будет урок, который вы не забудете….
Короче, хана им. Они у меня научатся мне спасибо говорить!
Ярослав Косой произнёс свою фразу не громко – но с таким тоном, что воздух в классе будто стал гуще. Голос его прозвучал словно лязг затвора в тишине. И никто не осмелился ослушаться.
Ученики, сникнув, как побитые собаки, вернулись на места. Больше никто не смотрел на часы и не подглядывал в окно в сторону улицы, где вечерние отблески уже начинали соскальзывать с крыш.
После этого дня дети поплелись по домам, кто с опущенными головами, кто с полными слёз глазами. И что сделали бы нормальные дети на их месте? Конечно – нажаловались родителям.
- Мам, он нас заставляет сидеть на уроках до темноты! – выли один.
- Он говорит, что знает, сколько хрящей в человеческой трахее… потому что СЧИТАЛ ИХ! – вопила другая.
Но все жалобы, как сговорившись, натолкнулись на одинаковую реакцию взрослых.
- Твой учитель учит тебя больше, чем требует программа? – невозмутимо спрашивала мать, не отрываясь от крупы, которую перебирала у порога. – Так ты радоваться должен. А не скулить.
- Да, – подхватывал отец. – Лучше поблагодари его. А то останешься без головы – и не от волков. Впредь никаких жалоб. Особенно на Косого.
У детей округлялись глаза. Когда это родители стали стоять на стороне учителей?! И главное, что за странный у них у всех тон? Словно они чего-то знают… чего дети пока не понимают.
Но те, кто был посообразительней, начали догадываться. Особенно когда услышали, что отец Лёньки – солидный, седовласый человек с голосом глухим, как от старости или опыта - тихо сказал ему:
- Хватит ныть, солнышко. Лучше учись хорошо. Слушай своего учителя. Папка твой не хочет, чтобы ты отправилась на тот свет раньше него.
Лёня застыла. Как вкопанная. И долго потом смотрела на отца, будто видела его впервые. Что это он такое сказал?.. Не хочет, чтобы она УМЕРЛА раньше него?!
На следующий день в школе царила идеальная тишина. Ярославу стоило только войти в класс, как все двадцать четыре ученика взлетели на места быстрее, чем крысы, унюхавшие кошку. Никаких шепотков, никаких хихиканий.
А когда Ярослав, едва войдя, протянул руку к доске, чтобы начать очередную лекцию о выживании и точках для смертельных ударов, лица у детей стали такими серьёзными, что казалось, они пришли не на урок, а на похороны собственной беспечности.
Он читал урок, не поднимая головы, пока за окнами не погас последний отблеск закатного солнца, и ночь не разлилась по улицам города.
Когда вечер окончательно вступил в свои права, а за окнами уже сгустилась та самая тьма, в которой шорохи начинают звучать слишком отчётливо, ученики сидели в классе, словно загипнотизированные. Глаза их стекленели, а спины ныли от усталости. Но Косой продолжал говорить. Он будто вошёл в раж: голос его становился всё более проникновенным, движения – выразительнее, а темы – мрачнее.