Едва группа успела обосноваться под скалистым сводом, как небо будто прорвалось – дождь хлынул стеной, загрохотав по камням и земле. Казалось, что тысячи ведер разом перевернули над ними. Воздух мгновенно наполнился свежестью, но вместе с тем запах сырости и камня смешался с едва ощутимой металлической кислинкой, от которой першило в горле.
Хромов, глядя на бурлящие потоки за пределами укрытия, повернулся к Ярославу и спросил:
- Слушай, а дождевую воду пить можно?
- Нет, – Ярослав покачал головой, вслушиваясь в ритм ударов воды о землю. – Она хоть и не такая едкая, как раньше, но всё равно смертельно опасна. Кислотный дождь. Выпьешь – сгорит всё внутри.
Он и сам толком не понимал, как образуются эти ядовитые ливни, чем именно их отличают от обычных, но знал одно – лучше не рисковать. Для него слово "едкий" было лишь жалкой попыткой описать ту опасность, что несла с собой эта жидкость с неба.
Внезапно из-за их спин, из тёмного леса, донеслись странные звуки – будто кто-то медленно тащил по земле тяжёлую цепь или скреб когтями по коре. Звук длился миг и исчез, растворившись в грохоте дождя, словно и не было ничего. Люди насторожились, затаили дыхание, но тревога ушла так же быстро, как и появилась, оставив лишь липкое ощущение чего-то неправильного.
И вдруг, из глубины пещеры, где мрак сгущался особенно густо, раздался голос одного из путников:
- Смотрите… тут что-то выгравировано!
Ярослав вместе со Станиславом подошли ближе, и свет их фонарей скользнул по стене. На серой поверхности камня проступили две кривые строки, неровные, словно выцарапанные в спешке:
"Мы увидели странные тени, движущиеся в лесу. Потом они исчезли, все они исчезли."
Буквы были небрежны, но в них чувствовалось отчаяние, будто рука дрожала от страха, когда выводила эти слова. Холод пробежал по спинам обоих, а шорох дождя за пределами укрытия вдруг стал казаться слишком громким и навязчивым.
Когда глаза привыкли к тусклому свету фонаря и все увидели две строчки, выцарапанные на камне, воздух в пещере будто застыл. Словно кто-то выдернул невидимую нить, что до этого держала их настроение в равновесии, и атмосфера обрушилась в ледяную пустоту.
Сначала ещё сохранялась зыбкая уверенность: после того, как группа вошла сегодня в лес, ничего страшного так и не произошло. Да, все были вымотаны бессонной ночью, мышцы налились тяжестью, а глаза резало от усталости. Но кроме этого – никаких жутких происшествий, никаких монстров или засад. Даже показалось, что лес здесь куда спокойнее, чем зловещий каньон, который они миновали раньше. Это ощущение обманчивого уюта, как тонкое покрывало, уже успело укутать их и приглушить тревогу. Они даже почти забыли о зловещей надписи у входа в каньон, что предупреждала: "Оставь надежду, всяк сюда входящий".
Но теперь память вернулась. Одним толчком – и вместе с ней вернулось всё: исчезнувший труп того парня, отвратительные жуки с человеческими лицами, и эти строки, грубо процарапанные в скале, как крик отчаяния.
- Кто-нибудь ещё пропал? – первым делом отреагировал Станислав Хромов. Он быстро пересчитал людей, взгляд нервно метался от одного к другому, и только тогда выдохнул – все были на месте.
- Может, это чья-то шутка? – осторожно предположил Людвиг Булавкин, постукивая пальцами по влажному камню. – Здесь нет признаков борьбы. Никаких следов крови, никаких костей. Даже скелетов животных нет.
Эти слова ударили Косого, как камень в висок. Он вдруг понял, что Булавкин прав. И именно отсутствие останков было самым пугающим. Обычно в таких местах всегда находилось хоть что-то – птичьи крылья, змеиные позвонки, рога оленя, обглоданные кости кабана. В том каньоне и на прошлых стоянках встречались разбросанные по земле скелеты, свидетельства чужой гибели. Но здесь – ничего. Слишком чисто. Неправильно чисто.
Мысль кольнула ещё сильнее, когда Ярослав вспомнил о том самом крысином скелете, который он сам выбросил. Утром он специально проверял – кости ещё лежали на месте, белые, блестящие от росы. А теперь? В груди неприятно сжалось: вдруг и они исчезли?
- Надо вернуться, – пробормотал он, чувствуя, как по коже пробежал холодок. – Надо проверить, остался ли скелет крысы.
В словах его звучало не любопытство, а мрачная настойчивость. Будто именно от ответа на этот вопрос зависело, поверят ли они сами себе – или окончательно примут, что в этом лесу что-то не так.