Её слова легли на лес тяжёлым грузом. Даже птицы смолкли, будто сама природа прислушивалась. И только вонь свежей крови напоминала, что в этих местах доброта не спасает – спасает лишь сила и тишина.
Для консорциума секреты этого места были куда дороже человеческих жизней.
– Вы, ребята, и вправду думаете, что консорциум придёт вас спасать? – тяжело вздохнул Хромов.
Слова его прозвучали глухо и сухо, как треснувшая ветка под ногой.
Людвиг Булавкин, Любовь Синявина и последний недобиток, которые ещё недавно строили наивные планы обратиться за помощью к консорциуму, теперь сидели с лицами скорбными, словно у детей, у которых вырвали последнюю игрушку. Они не знали настоящего мира. Их жизненный опыт, если сравнить со стандартами консорциума, был ничтожен.
До этого дня всё, что от них требовалось, – честно выполнять свои обязанности в крепости: сторожить склады, таскать ящики, помогать в хозяйстве. За это им полагалась еда, вода и крыша над головой. Всё просто и безопасно. Дикие звери и голод существовали где-то за стенами, но не для них.
Консорциум же твердил им одно и то же: внешний мир безопасен, по периметру крепости дикие твари истреблены подчистую. Они и поверили – поверили в красивую картинку процветания и спокойствия, где нет места страху.
– Но если всё так, то зачем мы туда идём? – голос Людвига дрогнул. В нём слышалась растерянность, будто рушилась последняя опора, поддерживавшая его в этот долгий день. Его надежда обратиться к консорциуму была едва ли не последним спасательным кругом. Теперь он треснул и рассыпался.
Он тяжело опустился на землю, раздавив сухие листья. Лицо его стало серым, плечи обмякли.
– Идите сами… Я не пойду дальше, – сказал он глухо, будто выдохнул вместе с этими словами остатки воли.
Косой и остальные даже не обернулись. Они продолжали двигаться вперёд сквозь лес, ветви которого зацепляли одежду, оставляя на ткани цепкие следы. Для них не имело значения, останется ли Людвиг здесь или нет. Честно говоря, Ярослав даже предпочёл бы, чтобы тот остался. Лишний рот, лишний шум – здесь это значило смерть.
Только ветер, проскальзывающий между кронами, загудел, словно насмешка. Его свист обвил Людвига, и тот вдруг ощутил холод страха под кожей. Лес давил тишиной. Даже птицы замолкли, и каждый хруст ветки звучал, как шаг смерти. Пока остальные ещё не скрылись из виду, он вскочил, судорожно отряхивая колени.
– Подождите меня! – выкрикнул он сипло, боясь остаться один на один с этим лесом.
Ярослав обернулся и, прищурившись, спросил негромко:
– А если мы наткнёмся на солдат консорциума? Что тогда?
Хромов замер на секунду, вслушиваясь в отдалённый гул ветра и едва слышные отголоски выстрелов где-то впереди. Затем спокойно, но твёрдо сказал:
– Главное – уходить. Отступление должно быть нашим приоритетом. Их задача – раскопки старой цивилизации, той, что была до катастрофы. А не охота на нас.
Его слова прозвучали ровно, без надрыва, но каждый почувствовал в них холодную правду.
– Вы все недооцениваете решимость консорциума пресечь любую утечку новостей, – тихо произнесла Ярослава, покачав головой. В её голосе звучала твёрдая уверенность. – Как только они узнают о нашем присутствии, не оставят этот вопрос без внимания. У них в шлемах встроена беспроводная связь: если не смогут уничтожить нас сразу, тут же вызовут подкрепление.
Слова эти повисли в воздухе тяжёлым грузом. Даже листья над головами перестали шелестеть, будто сама чаща прислушивалась.
Косой нахмурился. Его словно ударили холодной водой. Неужели консорциум и впрямь столь грозен?
– Ты, кажется, слишком хорошо знаешь солдат консорциума, – осторожно заметил он, глядя на Ярославу.
Она посмотрела на него испытующе, её глаза блеснули, но ответа не последовало. Вместо этого её голос прозвучал хладнокровно, словно сталь по стеклу:
– Мы должны уничтожать любую цель, что встанет у нас на пути. Не колебаться, не жалеть – потому что они точно не пожалеют нас.
Солдатик, нервно переминаясь с ноги на ногу, поднял взгляд и неуверенно возразил:
– Но ведь у солдат консорциума тоже есть семьи… дети, матери. Неужели убивать их – не слишком жестоко?
– В лавине ни одна снежинка не бывает невинной, – спокойно ответила Журавлёва. Её слова прозвучали как приговор, и даже ветер, проскользнувший меж деревьев, будто замолчал. – Добровольно или под давлением – каждый, кто идёт на войну, становится и трагедией для себя, и источником трагедий для других.