Учитель вложил бумаги в его ладонь.
– Вот. Отнеси их ему, и он поймёт. Поверь, это не та ситуация, с которой ты сумеешь разобраться сам.
Бастон мгновенно сжал губы в тонкую линию, пряча колебание. Обернулся к своим людям – десятку крепких парней с автоматами.
– Наблюдать за ними, – коротко бросил он. – Глаз с них не спускать.
Выполнить поручение должен был только он сам – доверить бумаги другому он не мог. А внутри всё же скреблась гадкая мысль: а вдруг его просто разыграли?
Учитывая собственный дотошный, педантичный характер, Бастон не мог позволить себе расслабиться. Солдат он оставил позади – пусть стерегут учителя и Проныру, пока он не вернётся.
Лариска, бледная от страха, сжала руки в замок и дрожащим голосом спросила:
– Господин учитель… всё будет хорошо?
Он лишь махнул рукой, будто отмахиваясь от навязчивой мухи.
– Не переживай. Ничего не случится. У них кишка тонка, чтобы тронуть меня.
Говорил он тихо, но в его словах слышалась такая уверенность, что даже солдаты на миг переменились в лицах. Будто сам воздух в классе стал плотнее, тягучее, и ни у кого не осталось сомнений – этот человек и вправду знал, что делал."
Проныра тихо прошептал, стоя рядом:
– Простите меня, учитель….
Он прекрасно понимал: если бы не его выстрел, Косому не пришлось бы раскрывать лишнего и показывать то, что должно было оставаться тайной.
Учитель посмотрел на него устало, с каким-то добрым сочувствием, и тяжело вздохнул.
– Ты не сделал ничего дурного, Лёша. Виноват не ты – виноват этот мир. А кроме того, должен поблагодарить тебя. Ведь ты действовал только потому, что хотел меня спасти.
С его точки зрения, упрекать Лёшку было бы несправедливо. Если бы тот не нажал на курок, всё могло закончиться куда хуже – и для самого Проныры, и для Лариски, и для него самого. Теперь же он жил жизнью обычного школьного учителя, без защиты, без былых сил.
Разве Алексей кичился своим поступком? Нет.
Разве он убил кого-то по-настоящему достойного, доброго? Тоже нет.
Учитель неожиданно для самого себя поймал мысль: в характере Лёшки всё больше проявлялось сходство с Ярославом Косым. Та же холодная решимость, то же безжалостное отношение к врагам, то же постоянное недоверие к миру и продуманная настороженность.
Когда-то учителю казалось, что эта жесткость делает Ярослава плохим человеком. Но чем дольше он видел его рядом, чем ближе узнавал, тем яснее понимал: в этих жестких чертах кроется куда больше человечности, чем у большинства окружающих.
Мысль звучала противоречиво, будто неправильно, но она крепко засела в его голове – и отмахнуться от неё он уже не мог.
Другие беженцы в городе всё ещё оставались в полном неведении. Внешняя стена школы была невысокой – не больше человеческого роста, каких-то метр семьдесят из утрамбованной земли, кое-где осыпавшейся и покрытой мхом. Любопытные подростки и взрослые мужчины вставали на цыпочки, тянулись, цепляясь ладонями за шероховатый край, и заглядывали во двор.
То, что они увидели, пробрало их до костей: на заднем дворе, прямо на сырой земле, лежали два тела. Тусклый свет луны отражался в свежей крови, что тёмными струйками стекала от дома, впитывалась в пыль и траву, пахла ржавым железом. Даже привычные к тяготам беглецы испуганно отшатывались – впервые за всю историю школы здесь пролилась человеческая кровь.
Шёпот пробежал по толпе, кто-то перекрестился, кто-то торопливо увёл детей прочь. И всё это только сильнее тревожило Алексея Проныру – что же сейчас с Ярославом Косым?
Валентин Бастон тем временем мчался обратно в крепость. На бегу он жадно разворачивал документы, найденные среди чужих вещей, и, всмотревшись в тусклом свете фонаря, заметил надпись: "Крепость 178. Учитель".
Бастон резко втянул воздух сквозь зубы – сердце ухнуло в пятки. Никогда раньше он не сталкивался с подобными бумагами. Обычно удостоверения были просты: имя, место работы, дата рождения, фотография, пара печатей. Всё чётко и сухо. Но здесь… Здесь достаточно было одного взгляда, чтобы понять, кому принадлежит документ.
И в ту самую секунду Валентин вспомнил старые слухи – о человеке из Крепости 178, что пропал более десяти лет назад. Мысль резанула так остро, что он ускорил шаг, а потом перешёл почти на бег.
Впрочем, его терзали сомнения. Он не был человеком высокопоставленным, не имел доступа к секретам, и потому не мог твёрдо сказать – догадка верна или нет.
Но, вместо того чтобы явиться к надзирателям крепости, Бастон направил свои шаги к резиденции Льва Станиславовича Ланского. Все знали: официально он лишь влиятельный бизнесмен. Но всякий раз, когда в крепости случалось нечто важное, шаги людей вели их именно туда. Даже сами надзиратели давно смирились с этим неписаным порядком.