По улице пронеслась дрожь: люди прижимались к окнам, кто-то спешно гасил свет, а кто-то наоборот – высовывался на крыльцо, чтобы хоть краем глаза увидеть редкое событие. Ночь густела, наполняясь тревожным гулом моторов и эхом марша, и казалось, что воздух сам затаил дыхание.
Но больше всех был ошарашен Валентин Бастон. Он не мог оторвать взгляда от бледного лица босса Ланского – тот на мгновение потерял самообладание, когда ему передали удостоверение личности учителя. Слишком уж очевидна была эта нервная дрожь пальцев, спешно спрятавшихся в карман.
И почти сразу вся база пришла в движение, будто кто-то ударил по тревожной кнопке. По асфальтовым дорогам с металлическим лязгом и скрежетом пошли тяжелые гусеницы бронетехники. Фары вспыхивали, режа темноту холодным светом, пахло раскалённым металлом, горелым маслом и озоном от прожекторов. Воздух звенел, будто натянутая струна.
Именно в этот момент Валентин окончательно понял – его догадка насчет учителя оказалась верной. Но если он действительно был тем самым человеком… что заставило его вернуться сюда, в эту глухую крепость?
Ворота дрогнули, и из них рванул прочь конвой Потанина. Чёрные внедорожники вели колонну, за ними следовали военные грузовики, и каждый был набит солдатами.
В это время на школьном дворе, где всё ещё толклись Проныра, ребята и сам учитель, воздух был тревожно густым. Лёха, теребя в руках ржавый гвоздь, вдруг вскинул голову и спросил:
– Учитель, а кем вы были до того, как решили учителем стать?
Вопрос повис в тишине, только ветер стукнул незакрытой створкой окна.
Учитель прищурился, губы его дрогнули в лёгкой, почти ностальгической улыбке.
– Солдатом, – коротко ответил он.
Лёха оторопел. У него даже глаза округлились так, что стали походить на два медных пятака. В голову никогда не приходило, что их строгий, но по-своему добрый наставник когда-то держал в руках оружие и шагал в строю.
– И чего ж вы не продолжили службу? – всё-таки решился он уточнить, хотя голос у него слегка дрогнул.
Учитель помолчал. Секунды тянулись мучительно долго. Только слышно было, как где-то за забором тявкнула собака, а в классе от сквозняка зашелестели пожелтевшие тетради.
– Потому что война не спасёт человечество, – наконец произнёс он, тихо, словно самому себе.
Слова эти повисли в воздухе тяжелыми каплями, словно осенний дождь, и пробрались прямо под кожу.
– Так вы уйдёте? – спросил Лёха почти шёпотом, хотя сам знал ответ.
Учитель кивнул. – Да. На северной границе меня всё ещё ждут.
И в эту минуту Лёха понял: всё, что они видели и пережили рядом с ним – лишь короткая остановка. Учитель никогда не собирался задерживаться надолго. Даже если бы не случилась сегодняшняя заваруха, его дорога всё равно тянулась куда-то дальше.
– А зачем вам туда? На эту границу? – не отставал Лёха, и в его голосе теперь было что-то детское, почти упрямое.
Учитель посмотрел вдаль, словно сквозь стены школы, туда, где чёрным бархатом лежали горы Урала, и сказал:
– Потому что этот мир... меняется. Мне нужно быть рядом с теми, кто ждёт меня.
Лёха хотел спросить ещё, но сам замолчал, потому что в памяти всплыло то утро. Учитель тогда стоял у окна, глядя на небо, по которому тянулись сизые облака, и задумчиво произнёс:
– Иногда кажется, будто ветер несёт запах севера… и зовёт обратно.
– Весной на северной границе снег и лёд ещё не тают, – тихо сказал учитель, глядя куда-то поверх голов. – Там нет ни кустика, ни травинки. Только желтая земля, да песчаные бури, что режут лицо, как наждак. Снег там лежит огромными пластами – белый, до боли в глазах. И среди этого белого человечество кажется таким… одиноким.
Он говорил негромко, словно сам для себя, но слова его резали душу. Описывал он всё мрачно, почти безысходно, но в голосе звенела тоска, будто та земля и вправду звала его обратно.
Проныра, слушая его, вдруг понял: только сейчас до него дошло, почему учитель тянется туда, на север. Потому что он сам оттуда родом. И даже если место это пустынное и жестокое, в сердце оно остаётся родиной.
– А что там, на северной границе? – вдруг спросил Лёха, пытаясь хоть как-то разрядить атмосферу.
Учитель улыбнулся уголком губ, и морщины у глаз стали чуть мягче. – Там есть сигареты. Так что не бойся. Никто не посмеет со мной что-то сделать. Они не станут устраивать глупостей – просто отправят обратно в крепость 178.
Лёха кивнул, будто соглашаясь, хотя внутри всё переворачивалось.
"Значит, всё, – мелькнула мысль, – в городе больше не будет учителя…"