Владимир Ланский тем временем рассматривал заключённого так, будто тот был не чудовищем, а интересным экспонатом в музее. Взгляд его блестел холодным любопытством:
– Судя по всему, они недавно сбежали из какой-то исследовательской лаборатории. И даже мне интересно, как им удалось протянуть столько лет. Все они – в сущности, живые образцы.
У Людвига Булавкина внутри всё сжалось. Его желудок выворачивало, и он снова ощутил тот едкий запах собственной рвоты – кислый, горький, почти обжигающий ноздри. "Живые образцы"… так мог сказать только тот, кто привык рассматривать людей, как вещи. Даже если этот серый и не был человеком, сама мысль о таком отношении поднимала тошноту к горлу.
И тут Синявину осенило. Зачем Консорциум Потанина притащился в уральские горы с целыми эшелонами техники, с генераторами, буровыми установками, сотнями рабочих? Они искали не руду, не нефть и даже не старые бункеры. Они вырывали из каменной гробницы лабораторию, где этих чудовищ держали взаперти, словно ядовитых змей в стеклянных банках.
И если на поверхности оказался хотя бы один – значит, за стенами подземелий их было больше. Гораздо больше. Вот почему солдаты Потанина не стали геройствовать при первом контакте – они сразу запросили помощь. Страх был прост и понятен: серые могли расползтись по округе, как крысы.
– Сколько подопытных вы встретили? И сколько своих потеряли, пока этого взяли? – голос Владимира Ланского был ровным, но в нём слышалась настойчивость хирурга, которому нужна точная цифра крови и костей.
– Только этот, – отозвался офицер, хрипловатый от усталости. – Мы подняли пять взводов... трое погибли, ещё тринадцать ранены.
Владимир Ланский слегка качнул головой, будто эти цифры показались ему чем-то будничным, как если бы речь шла о списании оборудования со склада.
– Достаточно захватить одного из этих подопытных. В будущем, если столкнетесь с ними, неважно – живыми или мертвыми. Уничтожайте всех без раздумий. Не нужно множить число жертв с нашей стороны.
– Так точно, – коротко отчеканил офицер боевых войск консорциума, его голос прозвучал глухо, будто через железо каски.
Любовь Синявина и Людвиг Булавкин видели воочию: существо в клетке вовсе не было мертвым. Его грудная клетка тяжело и неравномерно поднималась и опускалась, воздух с хрипом рвался сквозь пересохшее горло. Даже сквозь решетку тянуло странным запахом – смесью сырости, застарелой крови и чего-то химического, едкого, словно от старых реактивов.
Но Любовь всё равно сомневалась.
– Прошло ведь уже больше столетия со времени Катаклизма, – проговорила она негромко, нахмурившись. – Как же они до сих пор живы?
В этом и заключалась самая пугающая загадка. Человеческая жизнь редко дотягивала до девяноста, а уж больше ста лет – почти чудо. Если эти подопытные действительно появились ещё до Катаклизма, то как могли дожить до сегодняшнего дня в какой-то подземной лаборатории? Это не укладывалось ни в одно рациональное объяснение.
Даже если представить, что их век искусственно продлили… чем они питались? Кто приносил им еду в заброшенных коридорах, засыпанных временем?
Владимир Ланский стоял перед клеткой, и уголки его губ кривились в странной усмешке.
– Разве я их поймал не для того, чтобы узнать этот самый секрет? – сказал он тоном лектора, словно беседовал не с людьми, а с пустотой. – Смотрите: многоклеточные организмы, такие как мы, люди, живут за счёт деления клеток. Казалось бы, процесс должен быть бесконечным: раз делится однажды, значит может делиться и второй, и третий раз. Но в организме человека клетки способны делиться лишь около пятидесяти раз. Потом наступает предел. После этого начинается старение, увядание, и, в конце концов, смерть.
В клетке зазвучал глухой рык, будто существо реагировало на каждое слово. Ланский не обратил внимания, лишь наклонился ближе, в его глазах блеснул азарт исследователя.
– Я подозреваю, что в той лаборатории нашли способ заставить клетки делиться бесконечно. Отсюда – безумный метаболизм и увеличенная продолжительность жизни. Но, как водится, они не учли цену за это.
Он бросил короткий взгляд на исковерканное тело в клетке. Существо походило на человека лишь отдалённо: длинные конечности, неестественно напряжённые мышцы, глаза – пустые и мутные, лишённые сознательного света.
– Умом они уже давно перестали быть людьми, – продолжил Ланский. – Интеллект деградировал, как у дикого зверя. Но силы и ловкости в них больше, чем в любом животном. Сравниться с ними не способен ни тигр, ни медведь.