Воздух в помещении словно сгущался, вибрировал от присутствия этой твари. В углу капала вода, гулко ударяясь о ржавую решётку слива.
– Дикие звери хоть подчиняются порядку природы, – как говаривал когда-то Косой, – а эти? У них нет никакого порядка. Они все разные.
В этот миг существо, облитое потом и кровью, дернулось. Четыре или пять пуль торчали из его тела, но оно не сдавалось. Оно сжалось в клубок, а потом всей массой бросилось на прутья клетки. Металл скрежетнул, воздух наполнился оглушительным звоном. Казалось, вот-вот сталь лопнет, но решётка лишь слегка выгнулась и устояла.
Консорциум явно не жалел ресурсов на изготовление этой клетки.
Существо отпрянуло и замерло, словно поняло бесполезность попыток. Его взгляд метнулся к кинжалу в руке Ланского.
Любовь Синявина заметила, что Владимир не шелохнулся – ни один мускул на его лице не дрогнул, когда чудовище швырялось о решётку. Он оставался абсолютно спокоен.
Неожиданно он вынул магазин из пистолета, сам пистолет лениво перекинул внутрь клетки, словно подбросил игрушку собаке.
Тварь бросилась на оружие и с такой силой сомкнула челюсти, что металл жалобно хрустнул и рассыпался, как сухарь. Запах горелой смазки и железа ударил в нос.
В тишине послышалось тяжёлое дыхание – человеческое и звериное вперемешку.
Ланский и Подопытный уставились друг на друга сквозь прутья клетки. В воздухе повисло напряжение – глухое, вязкое, почти ощутимое на вкус. Потом Владимир вдруг тихо, но отчётливо произнёс:
– Запишите его реакцию. Зубы субъекта явно упрочнены, структура эмали и кости изменилась – они стали твёрже обычного. Зрачки заметно сузились, в поведении прослеживается устойчивая привычка передвигаться ползком. Это существо уже нельзя причислять к категории людей. С высокой долей вероятности – перед нами результат генетической модификации. Лаборатория, в которой он был найден, подозревается в том, что до Катаклизма служила секретным полигоном компании "Дерипаски".
Один из бойцов рядом, не теряя времени, вытащил блокнот и шариковую ручку. Металл пружины щёлкнул, раздавшись резко в давящей тишине. Он склонился над страницей и быстрыми, нервными штрихами начал заносить каждое слово Ланского. Чернила скрипели о бумагу, будто подчёркивали значимость момента.
Любовь Синявина и Людвиг Булавкин переглянулись – глаза у обоих округлились от изумления. Они явно не знали, как реагировать на услышанное. А вот остальные, напротив, не проявили и капли удивления: лица спокойные, равнодушные, будто подобные открытия для них давно стали частью обыденности. Было такое чувство, что они привыкли к хладнокровному, почти бесстрастному тону Владимира Ланского, когда он говорил о живых существах, словно о бездушных экспонатах.
Любовь Синявина неожиданно уловила странное ощущение: стоящий за пределами клетки Владимир Ланский, спокойный, собранный, казался ей куда более жутким и опасным, чем сам Подопытный, корчившийся внутри решётки. В его холодном взгляде и ровном голосе было что-то такое, от чего по коже пробегал озноб – как будто перед ней стоял не человек, а бездушный механизм.
И вдруг она поймала себя на мысли: "Причём тут вообще компания Дерипаска?.. Какая связь?"
– Ослепите его, – негромко, но властно приказал Ланский.
Тонкая рука фонарщика дрогнула, лампа с треском включилась. Луч белого, резкого света ударил прямо в лицо Подопытного. Существо зашипело, как загнанный зверь, и резко прижало руки к глазам, корчась и пытаясь отвернуться от жгучего сияния. Запах пота и сырой, звериной вони, исходивший от него, мгновенно усилился, смешавшись с резким запахом озона от лампы.
Ланский склонил голову набок, будто изучая поведение насекомого под микроскопом, и задумчиво произнёс:
– Они явно боятся света…. Тогда почему этот вышел днём?
Он на миг замолчал, словно в уме перебирал варианты, и полушёпотом добавил, глядя на свои ладони:
– Возможно, они начали эволюционировать…. Или… их привлекло что-то особенное, настолько важное, что оно заставило выйти даже при солнечном свете.
Рядом, не выдавая ни эмоции, словно это был будничный разговор о погоде, раздался спокойный голос:
– Есть две версии, почему они шарахаются от света. Первая – прежняя человеческая личность не в силах смириться с новым "я". Вторая – в их генетику могли внедрить поведенческие программы от ночных животных.
Лампа жужжала, пылинки в луче плавали в воздухе, будто крошечные насекомые. Подопытный дёргался всё слабее, тяжело дыша и прижимая скрюченные пальцы к лицу.