Многие из солдат и командиров когда-то полагали, что извержение вулкана страшно только тем, кто окажется у подножия. Что лаву можно обойти, что дым развеется…. Но это было детским заблуждением. Настоящая мощь стихии могла охватить десятки, а то и сотни километров, превращая всё живое в пылающий прах.
И теперь, когда земля глухо стонала под ногами, а из трещин рвалось дыхание преисподней, никто не мог быть уверен, что завтра они вообще останутся живы.
Однако Семён лишь на миг заколебался, прежде чем глухо бросить в канал связи:
– Продолжайте двигаться вперёд!
Косой, добежав до окраины, оглянулся. Город позади уже накрывала лавина чёрных фигур – войска Ланского, тянувшиеся, как поток железного песка, жадно разливались по улицам. Гул шагов сливался с ритмом барабана, отдаваясь в груди и зубах. Долго раздумывать было некогда – Ярослав рванул прямо в северный лес.
Там, среди мрачных стволов, войска уже сжимали кольцо. Их движения казались выверенными до последнего жеста – взводы будто тренировались сотни раз, точно зная, кто подвинется вперёд, а кто прикроет тыл. Ряд за рядом они затягивали петлю, как искусный охотник сеть на зверя.
В лесу семь взводов уже получили приказ: окружить и взять Косого живьём. Даже гул уральских гор, где начинался взрыв вулкана, не отвлёк их. Дрожь земли и запах серы в воздухе сливались с металлическим звоном затворов, но ни один солдат не дрогнул.
Именно в этот момент по эфиру прорезался сухой голос Семёна:
"Цель преодолевает сто метров за 3,92 секунды. Сила неизвестна. Всем подразделениям – убить на месте".
Только Ланский знал, какую технологию держал в руках его Консорциум. В его войсках был человек, способный по одному взгляду на расстоянии вычислить скорость и мощь противника. Но даже он не мог до конца прочитать Ярослава. Скрытая сила Косого оставалась за гранью их приборов и оценок.
Владимир Ланский испытывал к нему особый интерес. Он слишком многое связывало их с учителем и хотел бы оставить Косого в живых – как приманку или инструмент. Но сейчас его терпение иссякло. Между приказом взять и приказом убить оставалась лишь тонкая, почти незаметная черта.
Семь взводов одновременно дёрнули за рукоятки перезарядки. Щелчки затворов раздались, как треск сухих веток, и воздух наполнился тяжёлым предчувствием. Стволы опустились, готовые подняться и выплюнуть свинец в любую секунду.
Чтобы никто извне не смог вмешаться, бойцы переключили связь на закрытую частоту. Двести десять человек действовали теперь как единый организм, отрезанный от внешнего командования, способный принимать решения сам и докладывать потом.
Такой порядок всегда навязывал Владимир Ланский. Он был уверен: если в бою солдатам не позволять самим думать и решать, то армия превращается в пустую железяку, безжизненную машину, которая ломается при первом же сбое.
Многие в рядах Консорциума критиковали его за это – говорили, что он отпускает поводья, что рискует потерять контроль. Но Ланский никогда не слушал и слушать не собирался. Ни тогда, ни сейчас.
Ланский всегда гордился тем, что умел командовать иначе, чем большинство. Его люди чувствовали – им доверяют, им дают пространство для решений. Это не была холодная машина, где винтик заменим. Нет, каждый солдат верил, что именно от него может зависеть исход. Именно эта вера и заставляла многие подразделения Консорциума идти за Ланским до конца, не задавая лишних вопросов.
Теперь же Владимир стоял над телом Людвига Булавкина. Тот лежал в темнеющей луже крови, а рядом склонились солдаты, методично обшаривающие труп. Вскоре один из них поднял изодранную, смятую куклу – игрушку, едва державшуюся на нитках.
– Это было при нём, – сказал солдат, морщась.
Ланский нахмурился, взгляд его стал холодным, как лёд.
– Что за чертовщина? – произнёс он тихо, но так, что окружающие вздрогнули.
Казалось, даже он, привыкший к самым диким и извращённым вещам в этой войне, впервые столкнулся с подобным.
***
Тем временем в лесу происходило совсем иное. Сотни солдат осторожно сжимали кольцо окружения. Лязг затворов, сухие щелчки предохранителей, глухой треск веток под тяжёлыми сапогами – всё это смешивалось с пронзительным светом фонарей, пробивающих ночную темноту. Лес пах сыростью и прелой листвой, от влажной земли тянуло холодом.
По информации, полученной Семёном от Булавкина, Ярослав Косой был вооружён пистолетом и тремя полными магазинами. Казалось бы, смешной арсенал против сотен вооружённых людей. Именно поэтому солдаты включили фонари – они были уверены, что Косой не сможет уложить тридцать человек одним махом. Один выстрел – и его тут же изрешетят пулями, превратив в решето.