Проныра моргал, стараясь не рассмеяться от абсурдности ситуации, но внутри его грызло беспокойство: вдруг у Косого с нервами беда?
И тут, словно сама судьба решила прервать этот фарс, в толпе снова поднялась суматоха. Впереди раздавались крики, кто-то ругался, размахивая руками. Управляющий, не теряя времени, уже распоряжался своим сиплым голосом: обыскать всех до последнего!
Ярослав прищурился, выглядывая сквозь плечи и головы. И тут его передёрнуло: люди в серых лохмотьях, что держались при чиновнике, не просто шарили по карманам. Они сдирали с людей всё – снимали часы прямо с запястий, срывали кольца, выдёргивали цепочки, отрывали серёжки. Ни одной побрякушки, ни крошки еды не оставляли. Всё в кучу – в мешки своих хозяев.
Запах пыли, пота и человеческого страха висел над толпой, щекотал ноздри, в горле становилось сухо. Несчастные жители крепости, вырвавшиеся из огня, теперь попадали в молох жадности и беззакония. Утром они потеряли дома, близких, всё прошлое. А к вечеру – последние остатки нажитого. Если так пойдёт дальше, к моменту, когда эта процессия доковыляет до Крепости 289, им нечего будет даже на хлеб разменять.
Старик Ван, шедший рядом, беспокойно оглянулся, почесал затылок и сдавленно пробормотал:
– Ярослав… а вдруг и нас обчистят? Заберут всё ценное, что осталось?
Старик Ван прижимал к себе сумку так, будто в ней лежало его собственное сердце. Там были все его сбережения, лекарства, пара золотых украшений, немного налички – последнее, что связывало его с прошлой жизнью. Всё это в нынешних условиях стоило дороже воздуха, и потому мысль о том, что беженцы могут всё отнять, вызывала у него холодный пот на лбу.
Косой лишь покачал головой, глядя на дрожащие руки старика.
– Не бойся, – сказал он негромко, но уверенно. – У нас ничего не заберут.
На деле же Ярославу меньше всего хотелось сталкиваться с управляющим и его шайкой. Он мечтал лишь тихо, незаметно добраться до Крепости 289 и спрятаться за её стенами. Но жизнь всегда находила способ спутать карты: даже если он сам старательно обходил неприятности, они всё равно находили его.
Толпа впереди шумела и шевелилась, словно огромное стадо овец, согнанных в загон. Больше трёх тысяч человек покорно стояли под руками шести сотен беженцев, позволяя тем обыскивать себя до нитки. Никто не сопротивлялся, никто даже не пытался поднять голос. Казалось, страх выжег у людей остатки воли. В их глазах не было ни искры, ни злости – только тупое смирение.
Ярослав недоумевал. В нём кипела злость: три тысячи против шестисот! Даже если беженцы и злее, и отчаяннее, разве не могли люди дать отпор? "Двум кулакам трудно победить четыре руки", – думал он, но реальность опровергала его расчёт: руки у толпы опустились, а кулаки так и не сжались.
Сквозь давку он заметил учителя. Тот осторожно отводил своих учеников назад, словно надеялся ускользнуть из-под глаз грабителей. Первые минуты, когда беженцы начали шарить по карманам жителей крепости, они ещё держались в узде, не решались зайти слишком далеко. Всё-таки перед ними были "городские", те, кто привык смотреть на них свысока. Но стоило убедиться, что никто и не подумает сопротивляться, как их жадность прорвалась наружу. Теперь они хватали всё подряд, позволяли себе лапать женщин и откровенные издевательства.
Учитель привёл ребят к группе Ярослава и встал позади, будто надеясь укрыться тенью Косого и его людей. Взгляд его был настороженный, цепкий: она выжидала, стоит ли продолжать отступление или лучше прикинуться частью толпы.
Но беда сама нашла их. К ним уже шла дюжина беженцев – мужики с потными лицами и мешками, набитыми чужим добром. На их руках блестели часы – дорогие, хорошие, только что сорванные с запястий тех, кто ещё утром жил в достатке.
Ярослав не удержался от мрачной мысли: когда-то в городе часы имел только кореец Ли из продуктовой лавки – единственный на весь квартал. Даже у старика Вана их никогда не было. А теперь часы красовались на руках у грабителей, словно игрушки. Вещь, бывшая символом достатка и положения, обернулась жалким трофеем.
Толпа беженцев остановилась, завидев Косого. Словно наткнулись на стену. Их взгляды метнулись к нему, и Ярослав понял: маскировка провалилась, они его узнали. Хоть переодевался, хоть терялся в людском море – бесполезно.