– Живой, значит, – пробормотал Ярослав, глядя на его раскрасневшееся лицо, на потные пряди, прилипшие ко лбу.
Ланский, шатаясь, поднялся на ноги, но его взгляд всё ещё оставался мутным, словно он никак не мог поверить, что выбрался.
– Уходим, быстро! – Ярослав бросил резким тоном. – Подопытные скоро прорвут линию обороны, и нам всем крышка.
Воздух вокруг был наполнен звоном оружия и далекими криками. С каждой секундой до ушей доносился всё более отчётливый рёв – там, где ломалась оборона, чудовища рвались вовнутрь. Ветер тащил запах пороха и железа, и каждый вдох давался с усилием.
Ярослав стиснул зубы и, не оборачиваясь, двинулся вперёд, волоча Ланского за собой, как непослушного ребёнка, который никак не понимает, что время для сомнений давно прошло.
Нечто тяжёлое и глухое повисло в воздухе, когда Лев Станиславович Ланский вырвался из металлического капкана благодаря Косому. Он застыл, дыша как человек, который едва вернулся из мёртвых, и оцепенел, глядя на группу Антона – тех, кто намеревался принести себя в жертву ради удержания линии.
Из оборонительной полосы то и дело доносились одиночные выстрелы, рваные свисты гранат, пласт пороха и резкий запах гари. Толпа Подопытных всё ещё пыталась прорваться, но солдаты Консорциума Цин держали рубеж с упрямым профессионализмом – ближние взрывы превращали землю в грядущую луну кратеров, а металлический гул и визги рвущихся материалов звучали, будто сама пустошь стонала.
Ярослав стойко взглянул на Ланского и сухо произнёс:
– У них нет ни шанса. Если ты сейчас влезешь туда, они умрут напрасно.
Ланский глубоко вдохнул, губы его дрогнули, но в голосе слышалась решимость:
– Не могу иначе. Спасибо, что вытащил меня, но я не оставлю их.
Ярослав увидел, как у Льва на лбу собирается холодный пот, как в его глазах проскальзывает не то страх, не то долг. Это было неожиданно – толстяк, который до сих пор казался лишь самовлюблённым вельможей, оказался тем самым человеком, что готов пожертвовать собой ради своих. И это ломало устоявшиеся у Ярослава представления о тех, кто стоит во главе таких отрядов – не всё там было пропитано хладнокровным цинизмом.
Чудило, стоявший рядом, повернул голову и спросил простым мальчишеским тоном:
– Пигси и остальные далеко убежали. Что делать теперь?
– Идём, – Ярослав коротко кивнул и, не оглядываясь, двинулся в сторону линии обороны. Ланский, сделав шаг, направился обратно к своим — он явно не мог оставить людей, которые ему служили.
В тот самый миг, как будто небо решило добавить ещё одну ноту ужаса, вдалеке раздался вой волков – длинный, тягучий и жуткий. Сердце Ярослава ёкнуло: хуже времени для такого звука и не придумаешь. Он ожидал, что теперь всё станет совсем плохо.
Но случилось не то, чего следовало ждать. Подопытные, будто услышав этот первобытный зов, резко замерли, затем, точно отозвавшись на невидимый приказ, начали отступать. В течение минуты хищные ряды растянулись, развернулись и, словно испугавшись невидимого врага сильнее самих людей, скрылись с поля боя. Лес принял их обратно, и звуки их шагов постепенно затихли.
Ярослав стоял, как в оцепенении, наблюдая эту сцену: волчьи вопли, которые он ожидал услышать как пролог к новым бедам, вдруг стали для них спасением. Что произошло между волками и Подопытными – он не стал выяснять. Главное для него было одно – дожить до крепости 289.
Он бросил Чудилу короткий приказ:
– Скажи старику Вану и остальным, чтобы не возвращались. Если что – бежать дальше.
Чудило на мгновение удивлённо моргнул, не сразу разобрав, кто такой "старик Ван", но вскоре понял и бодро кивнул. Маленькие вещи: имя, шутка, детская серьезность – всё это в нём было трагически наивным и вместе с тем удивительно работало.
Ярослав подал знак Ланскому, чтобы тот быстрее следовал за ними, и они вернулись к раненым и к защите. Там, у земли, Аньлн тяжело дышал, опираясь на тела павших товарищей. Вокруг пахло кровью и порохом, и в этом запахе был решительный приговор: многие не выберутся.
Ланский опустился рядом с ним, сел на корточки и, глядя на редеющую линию живых, тихим, сломанным голосом попросил:
– Скажи мне твою последнюю волю… если я выберусь.
Его глаза блестели от слёз или от усталости – трудно было сказать. Ветер шевелил солому и опавшие листья, вдалеке ещё где-то грохотало; ночь была пахучая и густая, и каждый вдох давался с трудом. Ярослав коротко взглянул на Льва, на Антона, на людей, чьи плечи дрожали от усталости, и понимал, что мир, в котором они теперь живут, требует от них быстрых, нечеловеческих решений.