– Пигси, – сказал он таким тоном, будто это было само собой разумеющееся, – дай-ка нашему старшему брату-ученику немного пожрать.
– Чего-о?! – у старика глаза чуть не выкатились. – Да ты башкой стукнулся, Ярослав! – Он ощущал, что земля под ногами плывёт: неужели весь мир дружно свихнулся? Но, ворча и качая головой, он всё же вынул из мешка сухой кукурузный хлеб и протянул Чудиле.
Тот схватил ломоть обеими руками, как ребёнок у ярмарочной палатки, и моментально впился в него зубами. Жевал смачно, громко, крошки летели во все стороны.
– Спасибо, учитель! – пробормотал он с набитым ртом.
"Благодарность, полученная от Чудилы, +1!"
В воздухе будто что-то дрогнуло. Это была настоящая, искренняя благодарность – чистая, как родниковая вода.
Ярослав, наблюдая за тем, как Чудило увлечённо давится хлебом, вдруг поймал себя на мысли: "А ведь, может, и правда… быть чьим-то наставником не так уж и плохо".
Чудило вскинул голову, глаза его блеснули по-детски наивно, и он с самым серьёзным видом произнёс:
– Учитель, я всё ещё голоден.
Ярослав Косой едва не прыснул, но сдержался. В голове крутилась мысль: "Вот ведь ученичок – дерётся как чёрт, а жрёт как трое рабочих после смены".
Он задумался на миг, нахмурил брови и тихо сказал:
– Ученик, ты знаешь, что значит просить подаяние?
– Конечно! – кивнул Чудило, держа свой жезл, будто это была икона.
– Вот и славно. Я укажу тебе на нескольких человек. Подойдёшь, попросишь у них немного еды – но только вегетарианской. – Ярослав прищурился и кивнул в сторону нескольких беженцев, тех самых, что ещё недавно были доверенными людьми управляющего на шахте. Косой прекрасно понимал: эти хитрецы наверняка припрятали часть жратвы, отнятой у других.
– Слушаюсь, учитель! – рявкнул Чудило и, размахивая Золотым Жезлом, отправился к указанным людям.
Бедолаги едва не наложили в штаны. Ещё бы – их пахан валяется неподалёку, воет, корчится от боли, а этот псих с железной дубиной идёт прямо к ним.
"Да это какое же подаяние?! – отчаянно думали они. – Мы вроде как пограбили людей, и теперь выходит, что нас обирают, как последних нищих?!"
Поколебавшись, они всё же переглянулись, потом – на стонущего чиновника, и синхронно вывалили весь запас. Из мешков посыпались шоколадки, крекеры, сухие печенья – видно, берегли для себя, а пришлось расстаться.
Чудило вернулся к Косому, сияя, как дитя с добычей. Протянул полный подол еды и с гордостью сказал:
– Учитель, это для вас!
Ярослав нахмурился и покачал головой:
– Нет, ученик. Ты сам добывал – значит, и беречь это тебе. Прибереги на потом.
Внутри у Косого что-то кольнуло. Он легко мог принудить других беженцев делиться с ним, совесть при этом молчала. Но когда дело доходило до этого простака, который верил каждому слову и смотрел так доверчиво… тут Ярославу становилось неудобно, будто он обманывал ребёнка. И это чувство неловкости упорно возвращалось каждый раз. Может, в этом и заключался странный талант Чудилы – заставлять людей вокруг хоть немного стесняться собственной подлости.
Рядом собралась стайка девчонок из старшей школы № 2 крепости 334. Они украдкой бросали взгляды на Чудилу. Несмотря на дурацкую полосатую робу из психушки, он выглядел чертовски внушительно: высокий, плечистый, с решительным лицом. А главное – он только что защитил их. Для девчонок, которые впервые начинали понимать, что такое влюблённость, подобный человек сразу казался героем.
Щёки у некоторых вспыхнули румянцем, и они глядели на Чудилу с едва заметным восторгом.
Но только Ульяна смотрела не на него. Её взгляд был прикован к Ярославу. И вдруг она поняла: "Да, Косой, может, и не святой, да и хитрит, как может. Но уж точно он не злодей. Не хороший – и не плохой. А настоящий".
После того как вся суматоха улеглась, лагерь словно выдохнул. Вечерняя сырость уже тянулась от земли, воздух был полон запаха дыма и подгорелой каши, а потрескивание костров казалось особенно уютным после пережитого хаоса. Люди осели на свои места, кто-то закутался в куртки, кто-то в одеяла, и напряжение постепенно спало. Всем был нужен отдых – завтра дорога снова затащит их вперёд.
Ярослав Косой хмуро наблюдал за окружающими. Ему казалось странным, почти нелепым: ведь беженцы ещё вчера отнимали у местных всё, что могли. Тогда никто и пикнуть не смел – у управляющего был пистолет, и этого хватало, чтобы сдержать толпу. Теперь же пахан лежит мёртвый, а ствол перекочевал к старику Вану. По логике вещей жители крепости должны бы накинуться и вернуть своё. Но нет – страх так въелся в них, что даже смерть главаря не развеяла его. Они всё ещё косились на беженцев, словно на хозяев положения.