- Конечно, – кивнул он с вежливой, но насмешливой улыбкой. – Передам слово в слово.
Как только скрипнула калитка и шаги Ольги растворились в осенней тишине, сзади раздался голос:
- Не надо больше так пугать сестру Ольгу. У неё и так жизнь нелёгкая.
Лёхя обернулся – Косой, как оказалось, вовсе не спал. Он полулежал, подперев голову рукой и смотрел в потолок.
- Брат, да она ж… ну, не самая честная женщина, – неуверенно сказал Лёха. – Она держится рядом только потому, что знает – ты всегда приносишь добычу. А таких тут ценят.
Эх, балбес он, всё-таки ещё. А то сам не знаю. Зато минет она делает неплохо, а это при такой жизни тоже немало.
- А кто здесь вообще честный? – спокойно отозвался Ярослав. – В этом мире порядочные люди долго не живут. Тут выживает тот, кто подстраивается. Кто делает вид. Кто крадёт, или врёт, или просто молчит. Лариска такая же, как и мы с тобой. Только снаружи мягче.
Он помолчал, потом с лёгким усмешкой добавил:
- И потом… Она ведь ни разу не сказала, что ей нравлюсь. Откуда тебе знать, что ей не просто… нравится, как выгляжу?
Лёха едва не поперхнулся:
- Братан, ты не мылся с месяц. Тут все одинаково выглядят – сажа, кровь и пот. Кто тут на кого заглядывается – вообще загадка природы.
- Ха, – усмехнулся Ярослав. – Ладно, ладно. Не злись. Просто мысли у меня такие сегодня странные. Засыпаю и думаю о том… дворце.
Он поднялся и сел, уставившись в пол.
- Он появляется снова и снова. Как будто существует где-то внутри. Круглый зал. Потолки – высокие, как в театре, стены обставлены старинными шкафами. Витрины – но внутри не видно ничего, всё будто скрыто густым чёрным туманом. И в центре… стоит стол. Старый, покосившийся. На нём печатная машинка. Медная. Настоящая – даже клавиши холодные на ощупь. Только вот клавиш там всего двадцать четыре. И на каждой – слово. Не буква, не символ, а целое слово: "честный", "сильный", "добрый", "богатый", "настоящий"…
- Что за странная машинка?
- Странная, – кивнул Ярослав. – Но печатает сама. Ленты не видно, а пергамент будто не кончается. Даже помню, что сегодня она "написала". – Он закрыл глаза, будто вычитывая текст с внутренней поверхности век:
Квест: Подарите кому-то свой улов. Квест завершен.
Награжден Базовым Свитком Дублирования Навыков.
Вы можете использовать его для изучения навыков другого человека.
Лёха недоверчиво фыркнул:
- Это сон. Бред. Ты слишком много времени проводишь в лесу один.
- А может, и не совсем бред, – сказал Ярослав, не открывая глаз. – Может, у кого-то в голове возникает просто память, а у меня – целый… механизм. Как будто что-то или кто-то наблюдает за мной. Учит. Направляет.
Он замолчал, и тишина повисла между ними. Только капли с крыши продолжали лениво падать в грязную жёлобину за окном.
- И самое странное, – добавил Ярослав чуть тише, – она, эта машинка, как будто… хочет, чтобы был хорошим человеком. Но что это вообще значит – быть хорошим, когда каждый тут, в этом городе, выживает как может? Когда даже правда умирает первой?
- Чёрта с два!.. – вырвалось у него сквозь зубы.
Мир вокруг дрогнул, словно от тяжёлого вздоха. В одно мгновение он оказался внутри странного, затянутого тишиной пространства. И не просто где-нибудь, а посреди величественного зала, такого огромного, что его размеры казались невозможными — будто сам воздух здесь подчинялся иным законам.
Высокие, уходящие ввысь колонны, поддерживали сводчатый купол, покрытый паутиной невидимого света, будто звёзды ночного неба растворились в камне. Вдоль стен, словно стражи древнего знания, стояли гигантские витрины. Тяжёлые, из чернёного дерева с гладким стеклом, но то, что скрывалось внутри, невозможно было разглядеть – всё окутывал плотный, бархатный туман, чернее самой ночи.
Этот мрак шевелился, как живая сущность. Он не просто скрывал – он защищал. Прятал от чужих глаз, как будто сам решал, кто достоин взгляда. Казалось, внутри плавают какие-то предметы – оружие, старинные книги, куклы, обломки чего-то, что когда-то сияло. Всё – в тени, в забытьи.
Ярослав Косой – да, именно так звали его – медленно шагнул вперёд. Треск эхом прошёлся по мозаичному полу. Он остановился перед одной из витрин и протянул руку. Кончиками пальцев коснулся стекла. Оно было не холодным, как ожидалось. Наоборот – тёплым, почти живым. И сразу же – сопротивление. Как если бы его ладонь натолкнулась не на стекло, а на мягкую, но непроницаемую преграду – как в вязком сне, где всё сопротивляется.