Парень, что получил нож в брюхо, носил железное оружие, но дешевое, буквально за пару сотен рублей. В противном случае Ярослав бы не смог сломать его клинок так легко.
Но дело было даже не в этом. У Ярослава был свой свод правил. Жесткий, но справедливый. Он не кидался местью. Не мучил без нужды. Просто делал то, что считал правильным. Даже теперь, когда на руках у него – неведомая сила, он оставался самим собой.
Если уж и меняться – то по собственной воле. Ни один дворец, ни одна система не заставит его поступать против совести. Ни за свитки, ни за новые квесты.
И вот, судя по всему, квест действительно засчитывался не по формальной галочке. Главное было – намерение. Его выбор. Его отношение. А не результат.
Между тем, в лачугах вдоль дороги раздавались шорохи и осторожные голоса. Люди знали, кто такой Ярослав Косой. Да, с ним не шутили. Но даже они – привыкшие к смерти и боли – были потрясены увиденным. Тоже мне театр под открытым небом.
Потому что этот бой был явно неравным. Сила Ярослава больше не была похожа на силу простого пацана с окраины. Он был крепче, быстрее, хладнокровнее, чем многие из тех, кого называли главарями. Возможно, он и бригадира сильнее.
Это было невероятно. Почти пугающе.
- Видишь? – прошептал кто-то за дырявой фанерой. – Я говорил тебе: не лезь к нему. Вот не лезь – и будешь жить.
Ярослав между тем направился к костяному ножу. Старенький, кривоватый, но верный. Служил ему больше года. Был с ним в каждой драке, в каждой охоте. В каждой ночи, когда он стоял спиной к стене, не зная, доживёт ли до утра.
Теперь нож был сломан. Конец. Он отслужил. Больше не пойдёт в бой. Ярослав поднял его с земли и провёл пальцем по излому. Потом молча засунул за пояс.
Он обернулся. В тусклом свете, лившемся из-за рваной тряпки, прикрывавшей окошко, лицо Ларисы казалось почти прозрачным – нежное, чуть бледное, с тонкими чертами, которые ночью выглядели особенно хрупко.
Хотя на самом деле она была старше Ярослава лет на восемь, сейчас казалось, будто она – подросток, а он взрослый мужчина. Лариска стояла с опущенными плечами, чуть покачиваясь, словно боялась, что её вот-вот сдует ночной ветер.
- Сможешь бросить курить? – спросил он внезапно. Прямо, без заходов. По-своему заботливо.
Та молча кивнула. Без колебаний.
- Эти самокрутки… – пробурчал он, подходя к дверному проёму своей покосившейся лачуги. – В них, конечно, чуть-чуть макового соломки. Старик Ван говорил, что добавка мизерная. Всё ещё можно выкарабкаться. Если захочешь.
Он присел на корточки, покопался в земле и со скрипом вонзил в неё наполовину свой старый белёсый костяной нож. Ровно по рукоятку. Лезвие ушло в грязь, будто печать в расплавленный воск. Теперь над землёй торчала лишь его короткая рукоятка – простая, обожжённая временем.
Жест был не случайным.
В этом районе нож, воткнутый вот так, означал предупреждение. Нет, не угрозу. Волю. И власть. Молчаливое напоминание для всех, кто думал украдкой подойти к женщине: она под его защитой.
Никаких слов больше не требовалось.
Обернувшись, он посмотрел на девушку.
- Но, слушай… Должен сказать прямо. Хотя, конечно, невероятно красив…, – он прищурился, с наигранной гордостью, – но между нами ничего быть не может. Даже не мечтай.
Вера вскинула брови от неожиданности. А потом тихо, сдержанно, но заметно усмехнулась.
- Я всегда видела в тебе младшего брата, – спокойно ответила она, едва сдерживая улыбку.
Теперь пришла очередь Ярослава быть ошарашенным. Так вот почему минет такой отвратный. Что за сестра делает его своему брату? Тьфу!
- Ха-ха-ха! Ну и неловко же получилось… – протянул он, почесав затылок и пытаясь скрыть растерянность за напускной весёлостью.
Потом мигом развернулся и, схватив Лёшку за шиворот, потащил его обратно в свою лачугу. По дороге зло зыркнул на товарища:
- Это всё из-за тебя, балабол. Вот кому-кому, а тебе бы точно рот заклеить, чтоб не трепался про всякое…
Проныра в ответ только хмыкнул и, оглянувшись через плечо, хитро подмигнул Лариске. Та, увидев выражение его лица, вдруг хихикнула, прикрыв рот ладонью. Словно тяжёлое, хмурое облако, что всё это время давило ей на плечи, вдруг рассеялось – и в душе её посветлело.
Девушка присела на корточки прямо у порога, рядом с половинкой костяного ножа, воткнутого в землю. Она смотрела на него молча, долго и задумчиво, будто в этом простом предмете теперь заключалась некая нерушимая клятва. Потом встала, тронула пальцем тонкую линию на щеке, где когда-то была слеза, и с лёгкой улыбкой пошла спать.