- Где Бастон? – Ярослав прищурился. – Неужели босс Ланский отстранил его от службы? Интересно, что они там задумали….
- Без понятия, – буркнул старик Ван и, отмахнувшись, пошёл навстречу управляющему. До них было далеко, и Ярослав не мог разобрать, о чём они переговариваются.
Тем временем солдаты метнулись в сторону города, оставив позади лишь пыль и недоумение прохожих. Минут через пять вернулись. Только теперь они не были пустыми руками – тащили с собой кого-то.
- За что?! Вы с ума сошли?! Отпустите, слышите?! – выл тот, кого они вели. Узнать этого человека Ярославу не составило труда – это был Богдан, тот самый, что приходил к нему накануне, жалуясь на "болезнь".
Вот и сказочке, как говорится конец. Сверхом жить, не поле перейти.
Старик Ван аж вздрогнул.
- Эй, ребята, погодите! – поспешил он навстречу. – Да, парень тот ещё шалопай, но он ведь никого не убил, верно? Это же Богдан, он просто…
- Проваливай, дед, пока жив! – процедил офицер и, не меняя выражения лица, наставил ствол прямо в грудь Вану.
Тот тут же замер, отступил, подняв руки. Глаза метались между бойцами, глазами и пылью. Ван понимал: сейчас – не время геройствовать. Если пальнёт – будет поздно.
Он попытался поговорить с управляющим, что-то шептал, жестикулировал, но всё тщетно. Через пару минут Богдан исчез в темноте ворот. А потом снова заскрежетала решётка, как будто гигантская железная пасть захлопнулась, отделив мир простой жизни от неизвестной бездны.
Ярослав подошёл к старому другу.
- Ну что, понял, за что его? – тихо спросил.
Он понимал: это не просто арест. Это тревожный звонок. Ведь если у Богдана нашли сверхспособность, значит и он с Лёшкой могут быть следующими.
Старик Ван тяжело вздохнул, потёр лицо и пробормотал:
- Они сказали… он проявил силу. Сверхчеловеческую. Что-то с дыханием, вроде бы. Слишком громко, слишком сильно. Теперь, мол, всех таких будут забирать. Куда? Не говорят…
Ярослав сжал кулаки. Он чувствовал, как за спиной будто поднимается ветер перемен – хищный, зловещий. Пора было принимать решение.
- С этим парнем всё, считай, кончено, – произнёс в итоге старик Ван, глядя куда-то мимо Ярослава с тяжёлым, сдавленным выражением.
- Почему ты так думаешь? — нахмурился Косой.
- Администратор сказал, что Богдан продемонстрировал свою силу какому-то корешу-подлецу, – мрачно пояснил Ван. – А тот, не раздумывая, сдал его. В крепостях сейчас охота началась – всех, у кого проявляются сверхъестественные способности, вылавливают. Всё из-за того, что один из таких, вроде бы, напал на надзирателя. Теперь надзиратели боятся их, как чумы.
- Что бы ты сделал, если бы боялся кого-то? – спросил Ван, испытующе глядя на собеседника.
- Убил бы. – Ярослав ответил без колебаний. Сухо, холодно, будто речь шла не о людях, а о сорняках в огороде.
- Вот видишь, – Ван покачал головой, – ты-то – простой парень. А эти начальники… они сначала хотят не убивать, а разобраться. Управляющий говорил, что в крепости отгородили целый двор и какое-то старое здание – под временную психбольницу. Медоборудования туда навезли, как на целую лабораторию.
- Они что, лечить их собрались? – изумлённо приподнял бровь Ярослав.
- Ха! Лечить?! – фыркнул старик. – Эти установки раньше для "научных целей" использовались. Всякие приборы, иглы, фиксаторы. Не санаторий, а экспериментальный полигон. За один день уже троих таких бедолаг загребли. Думаешь, просто так?
Ярослав поёжился. Холодком прошибло по позвоночнику. Он попытался представить, каково это – оказаться в том "лечебном" учреждении. Закованный в ремни, под лампами, среди шёпота и иголок.
- Слушай, старик Ван, а ты всё ещё хочешь себе суперсилу? – с кривой усмешкой спросил он.
Ван ненадолго задумался. Плечи его поникли, но в глазах мелькнул огонёк упрямства:
- А почему нет? Только будь я с силой – язык бы за зубами держал. И тебе, Косому, и Лёшке твоему – то же самое скажу. Если что есть – никому ни слова. Ни намёка.
Ярослав с кривым лицом будто бы что-то проглотил:
- Хм… Ну, хорошо.
Ночь на город опустилась неспокойная. И в этой темноте, как водится, случилось страшное.
Отец Богдана, старый, измождённый мужчина с печатью горя на лице, прокрался в гниловатую халупу доносчика. Она вряд ли превышала шесть квадратных метров – четыре стены и крыша из жестяного лоскута. Там он зарезал всех четверых, кто там жил. Без слов, без пощады. Однако, истекая кровью, он сам не дожил до рассвета. По улицам ползла молва – "умер, как зверь, с ножом в руке и глазами, полными слёз".
А его жена…. Мать Богдана, не выдержав смерти мужа и ареста сына, поднялась ещё до рассвета и повесилась. На старом мертвом дереве, одиноко торчащем у перекрёстка – том самом, где город обрывается и начинается пустошь. Сломанная ветка, перекошенная табличка, верёвка, туго затянутая на шее.
Семья, где любили своего единственного до одурения. Где оберегали от всего, где не позволяли работать – лишь бы жил в сытости и тепле. Но теперь сына нет. Будущего – тоже. Зачем жить?
И подол, такой уже привыкший к бедам, на какое-то время притих.
В городе, как водится, мнение разделилось: одни сочувствовали трагедии семьи Богдана, другие же, пряча ехидные усмешки за рукавами, злорадствовали.
- Ну и что, – шептались на перекрёстках, – есть у тебя сила или нет – если мозгов нет, то хоть стань невидимкой, всё равно конец один. Позёрство и больше ничего! – И кто-то добавлял ядовито: – Вот если бы отец этого Богдана был действительно смел, он бы не в халупу полез, а в саму крепость, к воротам смерти….
А Косой в этот миг стоял у дверей своей клиники, задумчиво глядя на утреннюю суету. В голове его всплыло лицо бездельника – испуганное, но не злое, с мыльным пузырём, лопнувшим с хлопком и толчком воздуха. Каким-то нелепым, почти детским жестом. А потом – всё это.
- Вот же проклятое время, – прошептал он самому себе. – Век, где с особенностью тебя не принимаю, а уничтожают.
Властные господа в крепости – Ланские и им подобные – жили так, будто у них в кармане не только ключи от ворот, но и право решать, кто достоин дышать этим воздухом. Но Ярослав верил – это когда-нибудь изменится. Обязательно. Просто никто пока не знает, когда именно придёт этот день.
Тем временем у того самого мёртвого дерева, где покончила с собой мать Баогэна, собралась небольшая толпа. Люди шли, опускали глаза, кто-то крестился, кто-то шептал молитвы. Увядшие листья скрипели под ногами.
Среди собравшихся был и господин учитель – строгий, невысокий мужчина с глазами, в которых не было ни капли жалости к пустословию.
- Я что, учил вас в школе только бездельничать? – прозвучал его голос как удар хлыста.
Несколько крепких парней, стоящих в стороне, потупились, неловко переступая с ноги на ногу. Один из них начал было оправдываться:
- Учитель, да мы бы с радостью, но у нас смена на шахте, если мы не выйдем…
Старик Ван, что стоял рядом, вдруг шагнул вперёд и махнул рукой:
- Ладно уж, не надо мне этих ваших песен. Я плачу вам четыре тысячи – только похороните их вместе, как положено. Чтоб рядом лежали – муж и жена.
- Ладно, – буркнули парни, и, почесав затылки, стали расходиться за лопатами.
Никто не спорил с тем, что семья Богдана была странной. Но смерть, особенно такая, всегда сотрясает даже тех, кто никогда не сочувствовал. И, как бы кто ни ворчал, в глубине души каждому хотелось, чтобы, если и придёт за ним конец, рядом нашёлся кто-то, кто похоронит по-человечески.
Продолжение следует…