Но, собственно говоря, надо бы. Дальше Луны не летал. А что такое Луна? Не космос — космический пригород.
И за юбкой не хочу, пылать, дрожать, ревновать… Впрочем, нескверно было: сердце горит, душа полна, жизнь такая насыщенная, каждое слово весомо, каждый взгляд имеет смысл. А сейчас что? Пустая гулкая грудь, словно комната без мебели. Ворочался я, и кряхтел, и поясницу потирал, и подташнивало меня, воду пил с лимонным соком, невольно думал: «Когда вернут молодость, все это снимется. Недолго терпеть осталось: годик, даже полгода… в будущем феврале или сразу в конце января, как только вернусь с Ладоги. Пять месяцев перекряхчу как-нибудь». А поутру как проснулся, как глянул на голубое небо, на березы, освещенные солнцем, пестрые, бело-черно-розовые, так мне захотелось в молодость вприпрыжку. Подумал я: «Шут с ним, с детским городком на Ольхоне, доделают без меня, нет у нас незаменимых. И шут с ней, с прощальной рыбалкой на льду, с моими друзьями, седыми и лысыми, с нашими заплесневелыми воспоминаниями. Друзья поймут меня, им самим через год-другой переселяться в молодость. И я хочу в молодость, в молодость поскорее, в молодость срочно!»
Написано: «Приходите в удобное для вас время». Сегодня удобно мне, сегодня, с самого утра! Что еще? Предварительно заполнить анкету? Еще анкету заполнять им, бюрократы несчастные! Ну, это минутное дело. Сейчас сяду перед завтраком и настрочу. Что там? Целых два столбика: «Каким был», «Каким хочу стать». Каким?
Молодым, само собой разумеется. Еще что? Графа первая. Имя, фамилия. Сами же знают, написали: «Уважаемый Юш Ольгин». Имя — Юш, собственно Юрием был от рождения, но «р» не мог выговорить, представлялся взрослым: «Меня зовут Юша».
Так и пошло, так и осталось, так и проекты подписываю — Юш Ольгин. И переименовывать себя не склонен. Что еще? Пол. Был «м», и будет «м», на «ж» никогда не тянуло. Возраст? Говорят, что все женщины просят семнадцать.
Маловато, по-моему. Лучший возраст — тридцать, так я считаю. Впрочем, и юность хороша по-своему, стоит ее пережить. Пожалуй, начну по новой с двадцати, зрелость от нас не уйдет. Старше-то я стану естественным порядком. Все?
Нет, еще раздел второй: «По желанию омолаживаемого операцию юнификации можно сочетать с метаморфизмом: изменением внешности, характера и способностей.
Продумайте внимательно, какие Вы видите в себе недостатки, что хотели бы исправить и в каком направлении».
И целых три страницы для заполнения: страничка на внешность, страничка на характер, третья — способности.
К тому примечание: «В Центре Омоложения Вы можете посоветоваться с опытными консультантами. Рекомендуем обращаться к ним с четко сформулированными главными проблемами Вашей жизни. Для этого желательно продумать весь жизненный путь, не ограничиваясь недавними годами. Даже полезно изложить основные вехи в письменном виде, это облегчит работу консультанта и Вам самим поможет сделать правильный вывод.
Не забывайте, что Вы выбираете свое «Я» на десятки лет. Попутные исправления возможны, но трудоемки и не безвредны для организма».
И тут я задумался. В самом деле — кто я есть? Какие у меня черты, какие недостатки? Не сразу сформулируешь даже. Стал вспоминать жизненные провалы, недавние и давнишние. И застрял. С высоты шестидесяти прожитых лет смотришь на себя иначе, осмысливаешь не факты, а связи. Что откуда взялось? Что — от своей оплошности, а что — от генов? Стало быть, и о родителях надо вспомнить — гены-то от них. Согласился с советом анкеты: чтобы осмыслить себя, надо записать все с самого начала.
И вот что у меня получилось.
Глава 1
Об отце я могу рассказать не так много, я почти не жил с ним даже и в раннем детстве. Всегда он появлялся неожиданно, громадный, широкогрудый, в облегающем серебристом трико космонавта, хватал меня, подкидывал к потолку или на шею сажал и катал, махая руками, словно крыльями, и подражая орлиному клекоту. Не в ту ли пору зародилось во мне пристрастие к полету? Я обожал отца и немножко боялся его, не решался ластиться. Отец был торжественной фигурой в нашем доме, предметом фамильной гордости. Потом он исчез… и мать перестала упоминать о нем, наотрез, раз и навсегда. Позже от посторонних я узнал, что отец не захотел жить с нами, и мать запретила ему посещать меня, по-видимому в целях воспитательных. Сужу по тому, что я не раз слышал от нее рассуждения о родителях будничных и родителях праздничных, о том, что несправедливо покупать детскую любовь игрушками, а не повседневными заботами.
Мать же моя, расставшись с отцом, не вышла замуж вторично. Она была однолюбом, вообще человеком твердых взглядов. Считала, что истина однозначна и всегда однозначна; точно известно, что такое хорошо и что такое плохо. Верность — хорошо, измена — плохо; дисциплина — хорошо, разболтанность — плохо; порядок — хорошо, хаос — плохо; ясность — хорошо, неясность — плохо; чистота — хорошо, грязь — плохо. Диалектику она признавала только на словах, относительность и неопределенность не поняла бы никогда. Сомнения были чужды ей, она и не сомневалась в своей правоте.
Не без труда я пробиваюсь через детское ощущение: мама — нечто большое, сильное, надежное. На самом деле тогда она была совсем молоденькой: маленькая, крепенькая, очень чистенькая женщина с короткой челкой на лбу, почти всегда в белом, воплощение свежести, здоровья и стерильной гигиены. Позже, уже взрослым, приезжая в гости, я всегда удивлялся, какая же моложавая у меня мама, экий крепыш, словно белый грибочек. Когда мы прогуливались под руку, меня всегда принимали за ее мужа.
Любительница порядка, аккуратненькая и опрятная, моя мама и работу выбрала себе опрятную — сестрой-хозяйкой в детском саду. С годами она стала директором детского сада, имела возможность наводить порядок в доме, саду, кладовых, на кухне и в столовой, наставлять нянек, поваров, санитарок, детишек… и собственного сына в первую очередь. Все правильно. В детском саду должны быть чистота и порядок. Чистота — залог здоровья.
Но двадцать четыре часа в сутки борьбы за порядок — это немножко утомительно.
Подозреваю, что мой отец сбежал от этого порядка. Видимо, он был человек мягкий, не сумел переубедить маму, хотя бы добиться от нее поблажки…
Впрочем, никто не мог этого добиться, не мог объяснить, почему люди бывают разные и вкусы у них разные. И отец убедить не смог, сбежал подальше — на Титан или Тритон.
А я даже и не помышлял никогда о побеге. Внешностью-то я похож на мать — тоже невысокий, круглолицый и крепыш, — а характером не в нее… но и не в отца, по-видимому. Я склонен подчиняться требованиям, не способен бунтовать.
Но это уже взрослые рассуждения задним числом.
Поскольку мама сама работала в детском саду, она и меня определила в свой детский сад… что не рекомендуется. И боком мне вышло… обернулось трагедией, первой в жизни.
Ведь дети не рассуждают «надо — не надо», «рекомендуется — не рекомендуется».
Дети знают «хочу — не хочу». И тянутся к «хочу», делают то, что хочется, если взрослые не очень запрещают. Ребенок, естественно, хотел быть возле мамы.
Мама-директор отсылала, мама любящая разрешала оставаться, «если будешь вести себя хорошо». Я и старался быть хорошим, что означало сидеть тихо или же выполнять мамины поручения: что-то убрать, принести, отнести, вытереть, поднять, самое же главное — посмотреть за маленькими. Я и присматривал: поднимал упавших, утешал ушибленных, одевал, раздевал, нос вытирал, водил за ручку. Все это выполнял старательно и спешил к маме докладывать, напрашиваясь на похвалы. И получал похвалы, и гордился похвалами потому, что мне, как и всякому ребенку надо было самоутвердиться, не чувствовать себя жалким и беспомощным в сложном мире больших. Хвалят — значит, я молодец.
А вот в сложном мире маленьких мне не удалось самоутвердиться. Ведь детишки, предоставленные сами себе (а воспитатели не следят же за ними ежесекундно, это даже и не полагается), живут по законам обезьяньего стада, выстраивают иерархию подчинения, причем на верх пирамиды рвутся сильные, старшие, отчаянные и просто смелые, а также и умелые, умеющие лучше всех бегать, прыгать, лазить, плавать. Недаром все детские подвиги начинаются со слова «смотри»: «Мама, смотри, как я!..», «Все смотрите, как я!..». Так вот, оказалось, что мне нечего показывать. Бегал я средне, прыгал средне, силой и ростом не отличался, боролся средне, нырять вообще не научился — не было во мне отчаянности: в воду вниз головой — и будь что будет. Среди ребят почета не заработал, предпочитал держаться возле мамы — там хвалили за послушание. И я спасался к маме: «Мама, я пришел к тебе помогать». Не понимал, что хитрю, но хитринку выработал.